Сведения о Куликовской битве содержатся в 4-х основных произведениях древнерусской письменности, текстологии и датировке которых посвящается эта глава.

Краткие упоминания о Куликовской битве сохранились также у двух прусских хронистов, современников события: Иоганна Пошильге и Дитмара Любекского. Привожу их в переводе с немецкого:

Дитмар Любекский, монах-францисканец Торнского монастыря, довёл свою хронику на латинском языке до 1395 г. Затем его продолжатель до 1400 г. перевёл её на нижненемецкий. Иоганн Пошильге, чиновник из Помезании, живший в Ризенбурге, писал свою хронику также на латыни с 60-70-х гг. XIV в. до 1406 г. Затем его продолжатель до 1419 г. перевёл её на верхненемецкий [Бегунов, 22]. Сведения их о Куликовской битве восходят, очевидно, к сообщению, привезённому из Руси ганзейскими купцами на съезд в Любеке в 1381 г. Оно в сильно искажённом виде сохранилось в "Вандалии" немецкого историка конца XV в. А. Кранца [Бегунов, 22. Cтр. 508]. Я нигде не нашёл разумного объяснения наименованию у прусских хронистов места битвы "Синей Водой". В "Книге большому чертежу" упоминается река с таким названием, но это приток Южного Буга (ныне река Синюха).

КРАТКАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТЬ

Создана в самом начале XV в., скорее всего до 1409 г., которым датируется Троицкая летопись, погибшая в пожаре Москвы 1812 г. О том, что она содержалась в ней, мы знаем по выпискам Карамзина из Троицкой летописи в примечаниях к "Истории государства российского" [Приселков М.Д. Троицкая летопись. М. Л. 1950]. Её тексты, почти дословно совпадающие, сохранились в составе Рогожского летописца (середина XV в.) и Симеоновской летописи (начало XVI в.)

Рассказ Симеоновской летописи очень похож на её же рассказ о битве на реке Воже и вышел, очевидно, из под пера того же автора, как и весь текст за вторую половину XIV в., представляющий многочисленные стилистические параллели Краткой повести. Поскольку Симеоновская летопись в этой своей части восходит к Троицкой, следует полагать, что все эти рассказы сложились одновременно в составе "свода 1408 года".

В работе Б.М. Клосса Троицкая летопись на основе стилистических признаков и внимания, которое в ней уделяется Троице-Сергиеву монастырю и самому Преподобному, а также того, что, по свидетельству Карамзина, под 6900 г. в ней было помещено похвальное слово Сергию Радонежскому "листах на 20" (очевидно, известное похвальное слово, написанное Епифанием Премудрым), атрибутируется Епифанию Премудрому и датируется 1412-1414 гг. Учитывая то обстоятельство, что Троицкая летопись не сохранилась и нам известны только переработки её фрагментов в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, такая атрибуция выглядит слишком смелой. Аргументы Клосса в её пользу весьма поверхностны [см. Клосс, 7. Стр. 100-102, 241-255].

Как бы то ни было, это не меняет принципиально датировки времени создания Повести.
Привожу здесь её полный текст:

О великомъ побоищи, иже на Дону.

Того же лета безбожныи злочестивыи Ординскыи князь Мамаи поганыи, собравъ рати многы и всю землю половечьскую и татарьскую и рати понаимовавъ, фрязы и черкасы и ясы, и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю русскую. И бысть месяца августа, приидоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать татарьскаа на христианы, поганыи родъ измалтескыи, и Мамаи нечестивыи люте гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побьени быша на реце на Воже, подвижася силою многою, хотя пленити землю русскую. Се же слыщавъ князь великии Дмитреи Ивановичь, собравъ воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианьскую и за всю русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягаила на помощь, рати литовскые. Князь же великии поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погании половци, татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои, и устремишася на бои, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчислено отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а мамаевы плъци погании побегоша, а наши после, биющи, секуще понаныхъ безъ милости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падоша, а друзии въ реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими суще, и убежа Мамаи въ мале дружине въ свою землю татарьскую. Се бысть побоище месяца септября в 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту оубиени быша на суиме князь Феодоръ Романовичь Белозерскыи, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михаиловичь, Микула Василиевичь, Михаило Ивановичь Окинфовичь, Андреи Серкизовъ, Тимофеи Волуи, Михаило Бренковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великии Дмитреи Ивановичь съ прочими князи русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко бишася съ иноплеменникы и твердо зань брашася, и мужьскы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую, и возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающе користь многу, погна бо съ собою многа стада конии, вельблюды и волы, имже несть числа, и доспехъ, и порты, и товаръ. Тогда поведаша князю великому, что князь Олегъ Рязаньскыи послалъ Мамаю на помощь свою силу, а самъ на рекахъ мосты переметалъ. Князь же великии про то въсхоте на Олга послати рать свою. И се внезапу въ то время приехаша къ нему бояре рязаньстии и поведаша ему, что князь Олегъ повергъ свою землю, да самъ побежалъ и со княгинею и з детми и съ бояры и з думцами своими. И молиша его о семъ, дабы на нихъ рати не слалъ, а сами биша ему челомъ и рядишася у него въ рядъ. Князь же великии, послушавъ ихъ и приимъ челобитие ихъ, не остави ихъ слова, рати на нихъ не посла, а самъ поиде въ свою землю, а на рязанскомъ княженье посади свои наместници. Тогда же Мамаи не во мнозе утече съ Доньского побоища и прибеже въ свою землю въ мале дружине, видя себе бита и бежавша и посрамлена и поругана, пакы гневашеся, неистовяся, яряся и съмущашеся, и собраша останочную свою силу, еще въсхоте ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича и на всю русскую землю. Сице же ему умысльшу и се прииде ему весть, что идеть на него некыи царь со востока, именемъ Токтамышь изъ Синее Орды. Мамаи же, еже уготовалъ на нь рать, съ тою ратию готовою поиде противу его, и сретошася на Калкахъ. Мамаевы же князи, сшедше съ конеи своихъ, и биша челомъ царю Токтамышу и даша ему правду по своеи вере, и пиша къ нему роту, и яшася за него, а Мамая оставиша, яко поругана, Мамаи же, то видевъ, и скоро побежа со своими думцами и съ единомысленникы. Царь же Токтамышь посла за нимъ въ погоню воя своя и оубиша Мамая, а самъ шедъ взя Орду мамаеву и царици его и казны его и улусъ весь поима, и богатьство Мамаево раздели дружине своеи. И отътуду послы своя отъпусти на русскую землю ко князю великому Дмитрию Ивановичу и ко всемъ княземъ русскымъ, поведая имъ свои приходъ и како въцарися, и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи, а самъ шедъ седе на царстве волжьскомъ. Князи же русстии пословъ его отъпустиша съ честию и съ дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отъпустиша коиждо своихъ киличеевъ со многыми дары ко царю Токтамышю.

Список убитых в рассказе Троицкой летописи полностью совпадает с перечнем убитых в Куликовской битве, сохранившимся в составе пергаменного Синодика XIV-XV вв. [ГИМ, собр. Синодальной библиотеки, № 667]. Там нет только имени Александра Пересвета, добавленного в Троицкой летописи. Привожу полностью текст из Синодика, относящийся к павшим на Куликовом поле: "Князю Феодору Белозерскому и сыну его Ивану [ к этому имени другим почерком сноска: Констянтину Конановичу ], убиенным от безбожнаго Мамая, вечная [память]. И в той же брани избиенным Симеону Михайловичу, Никуле Васильевичу, Тимофею Васильевичу [ приписка иным почерком: Валуеву ], Андрею Ивановичу Серкизову, Михайлу Ивановичу и другому Михайлу Ивановичу, Лву Ивановичу, Семену Мелику и всей дружине их по благочестию скончавшихся за святые церкви и за православную веру вечная [память]" . Итак, данный список можно считать в целом исторически достоверным.

Поскольку же речь зашла о Епифании Премудром, привожу здесь текст интересной записи, сделанной на листах Троицкого стихираря XIV в. неким писцом Епифаном, которого Б.М. Клосс отождествляет с Епифанием Премудрым, под 21 сентября 1380 года:
"М[е]с[я]ца септябр[я] въ 21 д[е]нь в пят[ок] на памят[ь] о[агио]с ап[о]с[то]ла Кондрата по литургии почата быс[ть] пис[а]т[ь] татр[адь] 6. Во т[о]жъ [...] [...] симоновскии приездиль, во т[о]ж д[е]нь келарь поехалъ на Резань, во т[о]ж [день] чернца уе[...] [...]ьр д[е]нь Исакиi Андрониковъ приехалъ к намь, во т[о]ж д[е]нь весть прид[е], яко летва грядеть с агаряны [...]"
[Столярова Л.В. Записи исторического содержания XI-XIV веков на древнерусских пергаменных кодексах. В книге: Древнейшие государства Восточной Европы. М. 1997]

На основании данной записи иногда делается вывод о том, что известие о приходе Мамая достигло Троице-Сергиева монастыря только 21 сентября 1380 года. Другие исследователи видят здесь сообщение о дипломатической миссии Троицкого келаря, посланного в Рязань с целью не допустить соединения литовцев с войсками Олега Рязанского для совместного нападения на Московское княжество [Н. Шляков. Невыясненное известие из жизни преподобного Сергия Радонежского. В книге: Прибавление к Цековным ведомостям. СПб. 1892. № 41; Н.С. Борисов. Сергий Радонежский (В серии "Жизнь замечательных людей")].
На мой взгляд, ни для того, ни для другого текст не даёт никаких особенных оснований. Он слишком неясен в силу своей плохой сохранности и в дальнейшем использоваться в качестве источника не будет.

ПРОСТРАННАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТЬ

Первоначальные и наиболее полные тексты Повести содержатся в Новгородской IV и Софийской I летописях. Тексты Повести в остальных содержащих её летописях являются сокращёнными или переработанными редакциями, восходящими к текстам Повести в составе вышеуказанных летописей. Подробный их обзор см. в работе Салминой . Интереса они не представляют, за одним исключением. В Новгородской летописи Дубровского (XVI в.) в текст Повести сделано несколько вставок, наиболее значимые из которых: рассказ об "уряжении полков" перед сражением, рассказ о "потаённом полку" Владимира Андреевича и рассказ о поисках великого князя Дмитрия на поле боя. Все вставки восходят к тексту "Сказания о Мамаевом побоище", за исключением росписи полков, которая, по мнению Л.А. Дмитриева, взята из официального разряда. Привожу текст этой вставки:

И ставъ ту князь велики, по достоянию полки разрядивъ и воеводы учинивъ. И быша у него тогда в передовомъ полку по божественеи вере самобратныя князь Ондреи и Дмитреи Олгердовичи, да бояринъ и воевода Микула Васильевичъ, да князь Федоръ Романовичъ Белозерскиi. А у себя же имеяше князь великии Дмитреи в полку некоего боярина своего и воеводу Ивана Родивоновича Квашню, да боярина же своего и воеводу Михаила Брянка, да князя Ивана Васильевича Смоленского. А в правои руке воеводы учини: князя Андрея Федоровича Ростовского, да Федора Грунку, да князя Ондрея Федоровича Стародубскаго; в левои руке воеводы учини: князя Васильевича Ярославского, да Лва Морозова, да князя Федора Михаиловича Моложскаго. Въ сторожевомъ полку тогда воеводы учини: Михаила Иванова сына Окинфовича, да князя Семена Костянтиновича Оболенского, да брата его князя Ивана Торусскаго, да Андрея Серкиза, иныя же свои полкы многи разрядивъ и воеводы учини: въ засадномъ же полку въ дубравахъ утаивъ благороднаго и храбраго брата своего князя Владимера Андреевича, да с нимъ некоего мужа мудра и храбра Дмитрия Михаиловича Волынца, да князя Романа Михаиловича Брянского, да князя Василья Михаиловича Кашинского, да князя Романовича Новосилского. Исполчився, поидоша противу себе.

Во Втором предисловии к изданию 2000 г. Новгородской IV летописи Б.М. Клосс, опираясь на работу Г.М. Прохорова "Летописные подборки рукописи ГПБ F.IV.603 и проблема сводного общерусского летописания" [ТОДРЛ. т. 32. Л. 1977], показал, что древнейший вид Новгородской IV летописи сохранился в её Карамзинском списке (опубликован в ). Этот текст Повести и будет использоваться в дальнейшем.

Пространная летописная повесть -- художественно-публицистическое произведение, при создании которого использованы реминисценции из Жития Александра Невского и паремийного Чтения о Борисе и Глебе, а также многочисленные библейские цитаты. В описании скорби русских женщин и в "плаче Мамая" использовано апокрифическое "Слово на Рождество Христово о пришествии волхвов".

М.А. Салмина в своей работе убедительно обосновывает вторичность Пространной летописной повести по отношению к Краткой, показывая, что она является распространением последней (преимущественно риторического характера), причём у её автора как бы не хватает терпения до конца выдержать этот "высокий штиль", в результате чего по мере приближения к концу Пространная повесть всё более и более приближается по стилю к краткому рассказу. "Насыщенная религиозной риторикой, резко осудительными эпитетами врагов, особенно Олега Рязанского, в конце эта повесть сбивается со своего тона и, подчиняясь изложению рассказа "о великом побоище иже на Дону", теряет эти признаки своего идейно-художественного строя", -- пишет М.А. Салмина .

Новгородская IV и Софийская I летописи, согласно А.А. Шахматову [А.А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.-Л. 1938], восходят к одному "своду 1448 года" (датировка предположительна).

В списке убитых в Пространной повести добавлены новые имена: "князь Федор Торусьскый, брат его Мстислав, князь Дмитрей Монастырев", "Иван Александрович", "Дмитрей Мининичь". Из них Дмитрий Мининич (правильно: Минич) убит в битве с Ольгердом в 1368 году [Симеоновская летопись, 10], а Дмитрий Монастырёв -- в битве на реке Воже в 1378 году (упомянут в Синодике среди павших в этой битве). Князь Фёдор Тарусский был убит в бою с татарами под Белевым в 1437 году ([Симеоновская летопись, 10], но в её рассказе не фигурирует его брат Мстислав). Текстологический анализ списков Повести, произведённый М.А. Салминой, показывает присутствие его имени в протографе, что позволяет датировать создание Повести временем не ранее этой даты.

Непонятна ненависть Повести к Олегу Рязанскому, особенно на фоне того, что в 30-40 гг. XV в. отношения Москвы с Рязанским княжеством всё более укреплялись. М.А. Салмина в своей работе выдвигает предположение, что в Повести публицистически отражена борьба Василия II и Дмитрия Шемяки, и на этом основании датирует создание Повести второй половиной 40-х гг. XV века. Это предположение представляется натяжкой. Однако, учитывая всё вышеизложенное, датировку создания Повести 40-ми годами XV в. следует признать наиболее приемлемой.

Мнение Салминой было оспорено А.Г. Бобровым и Б.М. Клоссом. Первый в своей работе предлагает датировать летописный свод, к которому восходят Новгородская IV и Софийская I летописи, 1418 г. и связывает его происхождение с деятельностью митрополита Фотия. Тогда становится понятной и его яркая антилитовская направленность. Недовольство митрополита Фотия было вызвано разделением митрополии и поставлением в её западной части по воле Витовта митрополита Григория Цамблака. Лишь после его смерти в 1419 г. отношения между митрополией и Литвой стали нормализовываться.

Б.М. Клосс атрибутирует написание ряда посланий митрополита Фотия и ряда повестей для свода 1418 г. всё тому же Епифанию Премудрому и даже называет его "секретарём" митрополита Фотия. В частности, Епифанию атрибутируется и Пространная повесть о Куликовской битве, а также "Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича" (при их составлении были использованы одни и те же источники: Повесть о житии Александра Невского, паремийное Чтение о Борисе и Глебе, апокрифическое "Слово на Рождество Христово о пришествии волхвов"). Атрибуции Клосса сделаны на основе соображений идеологического и стилистического порядка, выглядящих, впрочем, достаточно убедительно [Клосс, 7. Стр. 110-128]. Однако, если их принимать, получается, что Епифаний, фактически, составил две летописи различной идеологической направленности и стилистической окраски с промежутком в пять лет. Это представляется маловероятным, поэтому рискну выдвинуть своё предположение: Троицкая летопись была составлена в стенах Троице-Сергиева монастыря (или лицом, тесно с ним связанным), но не Епифанием, а каким-то другим книжником, включившим в неё и Епифаниево Похвальное слово Сергию Радонежскому, а текст Троицкой летописи, в свою очередь, был использован Епифанием Премудрым при работе над "словами", вошедшими в летописный свод митрополита Фотия. Это соответствует и сложившимся представлениям об эволюции стиля Епифания от безудержного "плетения словес" в Житии Стефана Пермского к более спокойному и зрелому использованию выразительных приёмов в позднейших произведениях, тогда как между текстами Троицкой летописи и восходящими к ним рассказами "свода 1418 года" наблюдается ровно обратное соотношение.

Таким образом, Пространная летописная повесть в любом случае датируется первой половиной XV века, причём, если принимать построения А.Г. Боброва и Б.М. Клосса, Краткую и Пространную повести, как близкие по времени создания произведения, может быть, даже одного автора, следует рассматривать суммарно, как я и буду в дальнейшем поступать.

ЗАДОНЩИНА

"Задонщина" сохранилась в 6 списках:

1. РГБ, Собрание Ундольского, № 632, XVII в., наиболее полный список [У]
2. ГИМ, Собрание Музейское, № 2060, конец XVI в., без начала [И-1]
3. ГИМ, Собрание Музейское, № 3045, начало XVI в., отрывок [И-2]
4. Женевский, БАН № 1.4.1, отрывок, XVII в. [Ж]
5. РНБ, Собрание Кирилло-Белозерского монастыря № 9/1086, 70-80 гг. XV в. [К-Б]
(Это сокращённая переработка первой половины произведения, сделанная известным писцом Ефросином)
6. ГИМ, Собрание Синодальное, № 790, XVII в. [С]

Каждый отдельный список "Задонщины" имеет множество искажений и дефектов, что делает невозможным достоверную реконструкцию первоначального текста произведения. "Задонщина" представляет собой поэтический отклик на события Куликовской битвы. В тексте памятника содержится множество цитат и реминисценций из "Слова о полку Игореве", местами искажённых и переосмысленных, что свидетельствует о недостаточном понимании древнего и трудного текста "Слова" автором и/или позднейшими переписчиками.

Л.А. Дмитриев [например, в СКиКДР, статья "Задонщина"], и В.А. Кучкин ["К датировке Задонщины". В книге: Проблемы изучения культурного наследия. М. 1985] отстаивают точку зрения, согласно которой "Задонщина" написана вскоре после Куликовской битвы. Основных аргументов два: сам "поэтизм" Задонщины, свидетельствующий, якобы, о живом эпическом отклике на свежее в памяти событие, и список городов, к которым "шибла слава" о поражении Мамая. Первый аргумент можно не принимать во внимание, если вспомнить, какие промежутки времени отделяют "Илиаду", или "Песнь о Роланде" от событий, которым они посвящены, а второй аргумент заслуживает пристального рассмотрения.

Процитирую соответствующие места Задонщины: "Шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду" [И-1]; "А глава [слава] шибла к Железным вратам, ли къ Караначи, к Риму и х Сафе по морю и к Которнову, и оттоле ко Царюгаду" [У]; "Шибла слава к мору и Ворнавичом и к Железным вратом, ко Кафе и к турком и ко Царуграду" [С]. В списке К-Б на месте данного фрагмента следующий текст: "Воды возпиша, весть подаваша порожнымь землямь, за Волгу, к Железнымь вратомь, к Риму, до Черемисы, до Чяховъ, до Ляховъ, до Устюга поганых татар, за дышущеемь моремь" .

Данный фрагмент является реминисценцией на соответствующее место текста "Слова о полку Игореве": "збися Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаеме, Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тьмутороканьскый блъванъ" . А в тексте списка К-Б произошла его контаминация с перефразированной цитатой из "Слова о погибели Русской земли": "Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за дышючимъ моремъ" .

Наличие в этом перечне города Тырново, столицы Второго Болгарского царства, захваченного турками в 1393 году, и Ургенча (Каранач, Воронавич. Отождествление Г.Н. Моисеевой [К вопросу о датировке Задонщины. ТОДРЛ. т. 34. Л. 1979]), разрушенного Тимуром в 1388 году, якобы позволяет датировать создание "Задонщины" временем до 1388 года. Однако, М.А. Салмина в своей работе демонстрирует текстологическую зависимость "Задонщины" от Пространной летописной повести, причём именно список К-Б в ряде мест показывает наибольшую к ней близость, в то время, как остальные списки содержат одинаково испорченный текст. Это приводит к датировке "Задонщины" XV веком, которая поддерживается и другими исследователями. Разберёмся.

На первый взгляд представляется, что Ефросин, сокращая текст первой части "Задонщины", находившийся в его распоряжении, попросту заменил данный фрагмент, однако против этого говорит порча текста ("до Устюга поганых татар" из "до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании"), невозможная под пером Ефросина, жившего на севере Руси, сравнительно недалеко от Устюга. К тому же в обширном литературном наследии Евфросина не обнаруживается каких-либо следов его знакомства как со "Словом о погибели Русской земли", так равно и со "Словом о полку Игореве" [Каган М.Д., Понырко Н.В., Рождественская М.В. Описание сборников XV в. книгописца Ефросина. ТОДРЛ. т. 35. Л. 1980]. Т.о. логичнее предположить, что изначально сконструированный на основе двух памятников фрагмент, уже содержавший испорченный текст, был механически переписан Ефросином, нежели предполагать вторичное обращение редактора "Задонщины" к "Слову о полку Игореве" [Никитин, 19. Стр. 572-585].

В таком случае, все остальные списки "Задонщины" следует отнести к более позднему изводу памятника, в котором первоначальный текст был замещён "списком городов", в который из первоначального текста попали Железные ворота (Дербент) и Рим (скорее всего, летописный Римов, заимствованный первоначально из "Слова о полку Игореве", где "у Рим кричат под саблями половецкими" ).

Что объединяет все эти города и когда мог быть особенно актуален такой список? "Все они были захвачены иноземными (иноверными) завоевателями, что в ряде случаев привело к их гибели. Рим (летописный Римов) пострадал в 1185 г. от половцев, [...] Орнач/Ургенч был разрушен Тамерланом в 1388 г. и примерно тогда же пал Дербент ("Железные врата"); Тырново было захвачено в 1393 г., [...] Царьград захвачен турками в 1453 г.; Кафа (Феодосия) -- в 1475 г." [Никитин, 19. Стр. 581]. Рим и Дербент, как выше сказано, скорее всего, ни при чём. Об актуальности упоминания Ургенча тоже можно спорить, а вот все остальные города были хорошо известны на Руси и с ними поддерживались достаточно тесные религиозные, экономические и политические связи. И именно в эти города "шибла слава" о победе над татарами, неся надежды на освобождение от "ига измаильтян". Особенно актуальны эти идеи были в конце XV века, когда Москва становится "третьим и последним Римом", а с 1462 г. прекращаются и выплаты дани в Орду, конец которой был уже не за горами.

Таким образом, это наблюдение позволяет датировать создание "Задонщины" 20-60-ми гг. XV века (учитывая обращение к "героическому прошлому", скорее ближе к концу этого периода), а оформление её второго извода -- временем после 1475 года. Этому соответствует и наличие в его тексте заведомо недостоверного эпизода с "новгородской помощью", отсутствующего в списке К-Б.

Однако, это ещё не всё. Можно предполагать с достаточной степенью уверенности, что за этот период было создано как минимум две редакции памятника: первоначальная и сокращённая. К этому выводу приводят рассуждения А.Л. Никитина . В тексте "Задонщины" упоминается некий "Софония рязанец". Его имя даже вынесено в заглавия двух списков [К-Б и С] в качестве автора, а в трёх наиболее сохранившихся списках он специально поминается по аналогии с поминанием Бояна в "Слове о полку Игореве". Ряд исследователей вслед за А.А. Шахматовым, считают его автором гипотетического "Слова о Мамаевом побоище", явившегося, якобы, одним из двух основных источников при создании "Задонщины", наряду со "Словом о полку Игореве". Но не является ли эта гипотеза "умножением сущностей без надобности"? Возможно иное решение проблемы.

Ещё одно упоминание о Софонии находится в статье 6888 (1380) г. Тверской летописи:
В лето 6888. А се писание Софония резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу: "Ведомо ли вамъ, рускымъ государямъ, царь Мамай пришелъ изъ [За]волжиа, стал на реце на Воронеже, а всемъ своимъ улусомъ не велел хлеба пахать; а ведомо мое таково, что хощетъ ити на Русь, и вы бы, государи, послали его пообыскать, туто ли онъ стоитъ, где его мне поведали".

Следом в рукописи идёт текст, зачёркнутый киноварью:
Темъ же всемъ суженое место межу Дономъ и Днепромъ, на поле Куликове, на реце на Непрядве; а положили главы своа за землю Рускую и за веру христианскую. А мы поидемъ въ свою отчину, в землю Залескую, кь славному граду Москве, и сядемъ на своемъ великомъ княжении; чести есмя собе добыли и славнаго имяни. Конец".

Зачёркнутый текст соотвествует концу "Задонщины" по спискам У и И-1, а первый фрагмент заимствован, очевидно, из начала архетипического текста "Задонщины", известного теперь только по сокращённому виду списков У и Ж. Процитируем его для сравнения по списку У: "Кн[я]зь великии Дмитреи Ивановичь с своим братом с кн[я]земъ Владимером Андреевичем и своими воеводами были на пиру у Микулы Васильевича. Ве[домо намъ], брате, у быстрого Дону ц[а]рь Мамаи пришел на Рускую землю, а идет к намъ в Залескую землю."

Т.о. можно предположить, что в руках у составителя Тверской летописи находился более полный спискок "Задонщины", близкий к списку У, из которого он заимствовал начало и конец, а потом вычеркнул последний фрагмент, т.к. после него включил в летопись Распространённую редакцию "Сказания о Мамаевом побоище". Из сохранившегося фрагмента видно, что именно написал "Софония резанец". Это донесение о приходе Мамая, очевидно, переданное через него рязанским князем Олегом. Донесение, как видно, предельно точное. В связи с этим понятен и пиетет, с которым он поминается в "Задонщине". Появление же Софония в заголовке некоторых списков в качестве автора объясняется редакторским сокращением сцены пира и полученного на нём известия, бывшей в оригинале, в результате чего имя Софонии переместилось в заголовок, т.к. "писание" было понято как относящееся ко всему тексту произведения.

Кем был этот Софония? Можно воспользоваться гипотезой А.Д. Седельникова [Где была написана "Задонщина"? Slavia, IX. Praha. 1930] и В.Ф. Ржиги [О Софонии рязанце. В книге: Повести о Куликовской битве. М. 1959], отождествлявших его с Софонием Алтыкулачевичем, крещёным выходцем из Орды, боярином рязанского князя Олега Ивановича, известным из текста жалованной грамоты рязанскому Ольгову монастырю начала 70-х гг. XIV века. Его донесение было получено на пиру у Микулы Васильевича Вельяминова -- сына последнего московского тысяцкого, женатого на сестре жены Дмитрия Донского. В то время Н.В. Вельяминов был воеводой в Коломне [Веселовский, 31], на границе с Рязанским княжеством, т.ч. его контакты с рязанским боярином не должны вызывать удивления. Непонятно только, почему в Тверской летописи Софония назван "брянским боярином", но, может быть, это результат невнимательного сокращения текста...

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Сказание известно более чем в 150 списках, разделённых Л.А. Дмитриевым на 8 редакций, некоторые из которых представлены, в свою очередь, несколькими изводами. Вообще, как отмечает Дмитриев, списки Сказания отличаются огромным количеством разночтений . Л.А. Дмитриев и М.А. Салмина убедительно обосновывают наибольшую близость к авторскому тексту Основной редакции произведения, представленной 5 изводами, из которых наиболее важны O и У. Между ними есть ряд мелких разночтений, описанных в , кроме того в У добавлено подробное описание возвращения русских войск с Куликова поля, представляющее собой данное в обратном порядке описание их прихода туда. В У также говорится, что решение о посылке из Москвы первой "сторожи" было принято на пиру у воеводы Н.В. Вельяминова. Оба извода O и У назависимо один от другого восходят к общему протографу, но У был при этом правлен по Летописной редакции Сказания, как показал Б.М. Клосс в текстологическом комментарии к изданию списка У . Эталонные списки изводов O и У по палеографическим признакам датируются 20-30-ми гг. XVI века [Клосс, 30].

Кроме изводов О и У к Основной редакции относятся изводы Печатный, Забелинский и Михайловского. Печатный извод отличается большим количеством вторичных вставок из "Задонщины". В Забелинском (XVII в.) заглавие и начало заимствованы из Пространной летописной повести, есть большая механическая вставка из Сказания в редакции "Синопсиса" (XVII в.), кроме того, есть и ряд других вставных эпизодов и переработок, явно отражающих поздние домыслы, например, подробное перечисление людей, якобы видевших великого князя Дмитрия во время боя. Извод Михайловского отличается последовательным сокращением религиозно-риторических пассажей.

Летописная редакция восходит к изводу О Основной редакции [Салмина, 24]. Она известна только в составе третьей редакции Вологодско-Пермской летописи (30-е годы XVI в.) и в приложениях к другим её редакциям.

Киприановская редакция Сказания входит в состав Никоновской летописи и была создана специально для неё митрополитом Даниилом, или кем-то из его окружения между 1526-1530 гг. Она восходит к изводу У Основной редакции. В этой редакции текст Сказания последовательно сокращён и одновременно дополнен сведениями из Пространной летописной повести. Особенностью этой редакции является выдвижение на первый план в событиях того времени митрополита Киприана, которого в 1380 г. на самом деле не было в Москве.

Распространённая редакция Сказания отличается добавлением новых эпизодов и расширением существующих за счёт всякого рода подробностей. Самые существенные добавления Распространённой редакции -- рассказы о посольстве Захария Тютчева и о помощи новгородцев. Она создана не позже начала XVII века, которым датируется Тверской сборник, в состав которого она включена.

Все четыре описанных редакции, за исключением Забелинского и Михайловского изводов Основной редакции, дошедших до нас в исключительно поздних списках, могут быть отнесены к концу XV - XVI векам. Точная датировка возникновения каждой рассмотренной редакции и извода практически невозможна. Оставшиеся четыре редакции Сказания созданы в XVII-XIX вв. и не представляют непосредственного интереса [СКиКДР, 29, выпуск 2, т. 2].

В работе М.А. Салмина убедительно показывает текстологическую зависимость Основной редакции Сказания от Пространной летописной повести о Куликовской битве, бывшей, таким образом, одним из основных источников при его создании. Другими источниками были "Задонщина" [Дмитриев, 23] и Житие Александра Невского II редакции второго вида, входящее в состав Софийской I летописи [Бегунов, 22].

В Сказании очень много имён, известных только по этому произведению, количество которых, к тому же, подозрительно возрастает от более ранних редакций и списков к более поздним, упоминаются мелкие удельные княжества, не существовавшие в 1380 году. Сказание содержит также целый ряд анахронизмов: во всех его редакциях (кроме Летописной и Киприановской, входящих в состав летописей, где имя литовского князя механически исправлено, что местами входит в противоречие с контекстом), союзником Мамая указан не Ягайло, а Ольгерд, умерший за три года до Куликовской битвы. Это сознательный литературный приём, призванный усилить драматизм повествования: братья Ольгердовичи, выступившие на стороне Московского великого князя, пошли на правое дело вопреки воле отца, а не брата!). В Основной редакции вместо коломенского епископа Герасима Дмитрия Ивановича благословляет на битву епископ Геронтий, занимавший коломенскую кафедру с 1453 по 1473 год. Покидая Москву, Дмитрий Донской молится перед иконой Владимирской Богоматери, которая, как известно, была перенесна в Москву только в 1395 г. В ней упоминаются Константиновские (Константиноеленинские) ворота московского Кремля, ещё в 1476 г. называвшиеся Тимофеевскими [Московский летописный свод конца XV века, ПСРЛ т. 25; С.П. Бартенев. Московский Кремль в старину и теперь. М. 1912]. И т.д. И т.п.

Всё это убеждает в том, что произведение изначально создавалось как "исторический роман", и, хотя это и самый красочный и подробный рассказ о событиях Куликовской битвы, относиться к его подробностям следует с предельной осторожностью. Откуда вообще могли взяться в произведении, написанном спустя столетие после события, эти имена и подробности? Вспомним, что конец XV - первая половина XVI вв. -- это время расцвета боярских "вольностей", с которыми впоследствии с переменным успехом будет бороться Иван Грозный, время бесконечных местнических споров и притязаний, для обоснования которых использовались как официальные летописи и разрядные книги , так и их доморощенные аналоги (родословные росписи). В последних особенно пышным цветом расцвели всякого рода легенды, а то и прямые подлоги, перекочёвывавшие зачастую впоследствии "за давностию лет" и в официальную документацию. Эталоном для подобных "исторических доказательств" можно считать официальную легенду о происхождении правящей династии Московского государства от брата римского императора Августа. Прослеживая, как в различных списках Сказания появляются многочисленные эпизодические персонажи, встречающиеся среди предков различных знатных фамилий XV-XVII вв., невольно убеждаешься, что их источником являлись именно эти "доморощенные" разряды, а в иных случаях, может быть, и устные пожелания заказчиков конкретных списков.

Первоначальная основа списка имён в Сказании явственно связана с Троице-Сергиевой лаврой, что неудивительно при общем пиетете его автора к преподобному Сергию. Б.М. Клосс отмечает в своей работе , что в Сказании действующими лицами выведены предки целого ряда князей, бояр и купцов, имена которых содержатся в Троицком пергаменном синодике [РГБ, Фонд 304/III, № 25]. Реальность существования этих "предков", как правило, не поддаётся проверке. Однако, несмотря на всё вышеизложенное, следует отметить, что сведения описанных источников вполне могут содержать и достоверные исторические свидетельства, сохранённые "родовой памятью", т.ч. огульно отрицать их всё же не следует.

Таким образом, можно заключить, что авторский текст Сказания был создан где-то в последней четверти XV -- начале XVI веков. Эту датировку можно уточнить. В статье Б.М. Клосс обосновывает гипотезу о написании Сказания Коломенским епископом Митрофаном в 1513-1518 гг. Доводы его строятся, фактически, по принципу "кому это выгодно". Слабостью построения является исходный постулат о том, что автора памятника следует искать среди известных книжных людей начала XVI века. Точность датировки обосновывается набегом крымских татар в 1512 г. и присоединением к Москве около этого же времени Рязанского княжества, чем якобы объясняется антирязанская направленность произведения (она могла быть и "позаимствована" из Пространной летописной повести). Большего внимания заслуживают текстологические наблюдения Б.М. Клосса об использовании при составлении Сказания подборок "повестей", извлечённых из текста протографов Музейного летописца и Вологодско-Пермской летописи, позволяющие объяснить ряд фактических ошибок Сказания и датировать его составление временем не раньше начала XVI века. К тому же выводу приводит и отмечаемое Б.М. Клоссом прославление рода Сабуровых в тексте Сказания (слова князя Владимира Андреевича в изводе О: "Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистинне пръвый будеть у наю" . Находят великого князя Дмитрия Фёдор Сабур и Григорий Хлопищев, после чего с радостной вестью отправляется к князю Владимиру Андреевичу один Фёдор Сабур), позволяющее отнести составление Сказания к периоду между женитьбой Василия III на Соломонии Сабуровой в 1505 г. и их разводом в 1525 г. Этот аргумент, хотя и слабый сам по себе, хорошо согласуется с остальными датирующими факторами, в совокупности выглядящими достаточно убедительно.

Таким образом, Сказание следует датировать первой четвертью XVI в. В дальнейшем я буду пользоваться текстом Основной редакции Сказания по эталонному списку РНБ Q.IV.22 (Опубликован в ). Чтения других доступных мне редакций и изводов будут привлекаться по мере необходимости.

ЖИТИЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

Житие Сергия Радонежского практически исчерпывающе исследовано Б.М. Клоссом . Первоначальный текст Епифания Премудрого (1418-19 гг.) до нас не дошёл. Его большой фрагмент (начиная с "Предисловия" до главы "О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине") сохранился в составе Пространной редакции первой трети XVI в. и опубликован Клоссом. Впрочем, нет полной уверенности, что авторский текст в ней не искажён позднейшими редакторами. Однако, этот текст не содержит интересующего нас эпизода.

От XV в. сохранилось несколько т.н. Пахомиевых редакций, количество которых окончательно не установлено, составленных Пахомием Логофетом, многократно перерабатывавшим текст Епифаниева Жития, как приспособляя его для богослужебных нужд, так и приспособляясь ко вкусам и пожеланиям различных заказчиков. Б.М. Клосс выделяет пять редакций, созданных последовательно на протяжении 1438-1459 гг. Существуют также компилятивные редакции, составленные на основе нескольких Пахомиевых. Вторая Пахомиева редакция была непосредственным источником Жития Сергия Радонежского, помещённого в Никоновской летописи. Именно в Никоновской летописи, составленной в 20-х годах XVI в. митрополитом Даниилом [Б.М. Клосс. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М. 1980; Cохранился её оригинал -- т.н. список Оболенского], впервые появляется упоминание о посылке Сергием на Куликовскую битву Пересвета и Осляби, заимствованное, очевидно из "Сказания о Мамаевом побоище", также входящего в состав летописи. В Пахомиевых редакциях XV века об этом не упоминается.

Привожу тексты интересующего нас эпизода, которыми буду пользоваться в дальнейшем:

Первая Пахомиева редакция (около 1438 г.):

Некогда же приде князь великии в монастырь къ преподобному Сергиу и рече ему: "отче, велиа печаль обдержит мя: слышах бо, яко Мамаи въздвиже всю Орду и идет на Русьскую землю, хотя разорити церквы, их же Христос кровию Своею искупи. Тем же, отче святыи, помоли Бога о том, яко сия печаль обща всем християном есть". Преподобныи же отвеща: "иди противу их и Богу помогающу ти победиши, и здравъ съ вои своими възвратишися, токмо не малодушьствуи". Князь же отвеща: "аще убо Богъ поможет ми молитвами твоими, то пришед поставлю церковь въ имя Пречистыа Владычица нашя Богородица честнаго Еа Успениа и монастырь съставлю общаго житиа". Слышанно же бысть, яко Мамаи идет с татары с великою силою. Князь же, събрав воя, изыде противу их. И бысть по пророчьству святого Сергиа, и победивь, татары прогна и сам здравъ съ вои своими възвратися. И тако моливь святого Сергиа обрести место подобно, иде же цръковь сътворити. И тако обретше место подобно, призва же и княза великаго и основаста церковь, иже и вскоре сътворше церковь красну въ имя Пречистыа на Дубенке и съставишя обще житие. Постави же единого от ученикъ своих игумена в том монастыри, сам же пакы възвратися въ свои ему монастырь.

Третья Пахомиева редакция (около 1442 г.):

О победе великого князя Дмитриа на безбожныя агаряны

Въ время некое, Богу попущающи за грехы нашя, слышано бысть, яко от Ординьскых князя Момая, въздвиже силу велику, всю Орду, и поиде на Рускую землю, и бешя вси людие въ страсе велице. Княз же великии Дмитрии, тогда обдержааше скипетръ Московьскиа земля, съи убо прииде къ преподобному отцю Сергию въ обитель, прося от него благословениа и молитвы, и аще повелить ему поити противу поганых, ведяаше бо мужа добродетелна и свята и даром прозорьства почтена. Святыи же благослови его, рек: "Подобает ти, царю нашь православныи, съ дръзновениемъ противу поганых скоро изити, Богу помогающю ти, победиши безбожных и сдравъ въ свое отечьство възвратишися". Великии же въ бранех отходя, рече къ старцю: "Аще, отечь, поможеть ми Богъ твоими молитвами, възвратившю ми ся хощю устроити монастырь во имя Пречистеи Богородици и съставлю общее житие". И се рекъ, отиде. И тако скоро събравъ воя своя, и изиде противу агарян. И увидешя силу велику безбожных, устрашишяся. И тако в тъи чяс приспе борзоходець, нося послание от святого Сергиа сице: "Царю великии, да не устрашатся сердца вашя Безбожных множества, несть бо крепости в них, всяко побежени будут силою Христовою, поне же с вами есть". И абье великии в победе съ всем воиньством сиа слышавъ, велие дръзновение приашя, зело въскоре поидошя противу поганых, рекъ сие слово: "Боже великии крепкии, сътворивыи небо и землю, помощник нам буди на сьпротивящихся святому Ти имени". И тако въскоре съступишяся, и сражение бысть велие зело, и многа телеса падааху. И время немало бьющимся им, Богу помагающу крепкому на брани достохвалному великому князю Дмитрию, и тако конечне победившю ему поганых и пагубе предавшю. Видевше же супротивнии богопопущенныи гневъ на собе и Божие попущение, и абие на бежание устремишяся. Великии же в похвалах много гнаше сверепых, убиваа, от них же мнози безчислено избиени бышя, овии же множество язвени отбегошя, иных же живых изимашя. И бяше чюдно зрение и дива исполнено: иже преже блистающия оружиа, тогда же вся окровавлена зряхуся иноплеменных кровми, и вси православнии радовахуся, образъ победе нашааху. И исполнися пророческое слово: единъ женяше тысящу, а два двигнета тму. Святыи же, яко прозорливыи имея даръ, ведяаше вся тогда бываемая, подвизааше ученики своя непрестанно на молитву о воиньстве православных, аще бо и далече растояниемъ место и многым днемъ хожьдение име, но яко пред собою зря, таже и от ученикъ его чюднии мнози мужие, прозорливъ имеюще даръ, сему преславному видению сподобишяся, яко же и до конца погании побежени бышя. И тако в тъи чяс преподобныи мужь Сергии бывшюю победу и храборство вкликоименитого на безбожных все по ряду исповеда всем ученикомъ своимъ и убьеных христоименитых по имени изрекъ, всех ублажи и молитву о нихъ сътвори къ Господу. Братьям же сиа от святого слышящим и чудящимся зело о дарованнеи благодати святымъ Его угодником, и радовашася вси радостию великою о бывшеи победе на поганых. Храбрыи же повести достоины победоносныи великии царь Рускии Дмитрии победу светлую взем на сверепыя варвары, възвращается въ свое отечьство с радостию великою, въспевая пебедителныя прекрасныя песни Господеви, прославлешему пострадавших имени ради Его. И тако прииде победоносныи къ чюдному въ святыхъ отцю Сергию, благодать въздавая ему о добром съвещании, о чюдесех бываемых от него, и тако вкупе прославишя всесилнаго Бога, и милостыню велию вдасть святому.

О монастыри, иже на Дубенке

И по семь исполняеть еже вкупе обещяся съ блаженным, иде же обрящет место потребно устроити монастырь, и тако обретает место, именем река Дубенка, и ту създана бысть церкви, освящена во имя Пречистыя Богородица честнаго Ея Успениа, и вручи паству святыи единому от ученикъ своих мужю добродетелному Саве именемъ, и съставлено бысть общее житие. И тако събрашяся множество братии в мале времени, и бысть обитель въ обителех красна зело, полезна иноческому житью и донине.

Подведём краткие итоги.

В самом начале XV в. события Куликовской битвы нашли отражение в Краткой повести Троицкой летописи и в созданной на её основе Пространной летописной повести. Эпизод предполагаемого посещения перед битвой Дмитрием Донским Сергия Радонежского содержался, скорее всего, уже в Житии последнего, написанном Епифанием Премудрым. До нас он дошёл в составе Пахомиевых редакций Жития, составленных в первой половине XV века. Во второй половине того же столетия было составлено поэтическое произведение о Куликовской битве, вскоре после этого довольно неумело сокращённое -- "Задонщина". Она была частично переработана после 1475 года. Произведение это написано в духе государственной идеологии того времени. Наконец, в первой четверти XVI в. создаётся самое подробное и сюжетно увлекательное повествование о Куликовской битве -- "Сказание о Мамаевом побоище". Создававшееся изначально как "исторический роман", оно требует максимально осторожного подхода к содержащимся в нём сведениям. Это произведение оказалось впоследствии самым популярным. На протяжении XVI-XIX вв. было создано несколько его редакций, обраставших постепенно всё более фантастическими подробностями (см. , , ).

Исторические события 1380 г. отразились в устном народном

И Епифания Премудрого.

Содействуя расцвету творчества Феофана Грека, Андрея Рублева

Немаловажную роль в развитии литературы и искусства,

Победа, одержанная над Мамаем, значительно укрепила

Лишь вопросом времени.

Вопрос об окончательном свержении монголо-татарского ига был

Великого князя. После одержанной победы на Куликовом поле

Эти силы способна объединить лишь централизованная власть

Русского народа есть силы для решительной борьбы с врагом, и

Сокрушительный удар Золотой Орде. Победа показала, что у

Своими знаменами почти всю Северо-Восточную Русь и нанес

В 1380 г. московский князь Дмитрий Иванович сплотил под

Населения.

Татарского ига все сильнее овладевала умами широких слоев

Величия Руси. Идея борьбы против ненавистного монголо-

Владимира считался символом былой независимости, славы и

Летописания. Как в фольклоре, так и в литературе Киев времен

Летописные своды обращаются к традициям киевского

Централизованной государства. Создающиеся московские

Темой литературы становится тема становления

Способствовало развитию национальной культуры. Основной

Формирование Русского централизованного государства

Москвы.

Обусловлено политическим возвышением

Зарождение московской литературы было

Столетия становятся московские князья.

Князьями почти бессменно на протяжении всего

Великое княжение Владимирское, и великими

В 1328 г. Калита добился в Орде ярлыка на

Политики.

Превращает хана в послушное орудие своей

Сторону главу русской церкви - митрополита и

Михаилом Тверским. Он привлекает на свою

Калитой, одерживает верх над своим противником

Владимирское, Иван Данилович, прозванный

Тверскими князьями за великое княжение

Даниила вступают в политическую борьбу с

Московского княжества почти вдвое. Сыновья

Сын Александра Невского, увеличил территорию

Даниил Александрович (1276- 1303) - младший

Владимиро-Суздальской земли. Московский князь

Приток беженцев с юго-восточных окраин

Возвышению. К концу XIII в. в Москву идет

Чужеземцев, способствует его возрождению и

Защищенного лесами и болотами от набегов

Междуречья на перекрестке торговых путей,

Города, находившегося в бассейне Волго-Окского

творчестве и в различных произведениях литературы: летописной

повести, <Задонщине>, <Сказании о Мамаевом побоище>, <Слове

о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича>.

<Побоище великого князя Дмитрия Ивановича на Дону с

Мамаем> была создана, очевидно, по горячим следам событий. В

ней не только излагаются основные факты: сбор вражеских сил и

Эта повесть была составлена большим знатоком божественного писания и тонким стилистом, включившим в свой рассказ придуманные монологи Дмитрия Ивановича и Мамая, расцветившим многочисленными, подробностями лапидарные свидетельства повестей 1425, 1408 и 1421 годов, так что не всегда ясно, каким из дополнений повести 1425 года можно безусловно доверять. Так, автор называет число войск Дмитрия Ивановича, неизвестное ранним памятникам, - 150 тысяч, "опрочно рати княжей и воевод местных". Передана новая, более распространенная и менее достоверная версия об убийстве Мамая жителями крымского города Кафы (нынешняя Феодосия). Пространная повесть дополняет список павших на Куликовом поле именами Дмитрия Минича (он был убит гораздо раньше сражения с Мамаем - в 1368 году), Дмитрия Монастырева (убит в 1378 году) и Федора Тарусского (о каком-то Федоре Тарусском известно, что он был убит в 1437 году). И тут же - более достоверный рассказ о "великой туге", "горьком плаче" и "рыдании", начавшемся в Москве после известия о том, что "пошел за Оку князь великий", - действительно, переправа Дмитрия Московского через Оку означала окончательный выбор, свидетельствовала о желании русской дружины драться насмерть.

О ПОБОИЩЕ НА ДОНУ И О ТОМ, КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ БИЛСЯ С ОРДОЮ

Той же осенью пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими и со всеми прочими князьями ордынскими, и со всеми войсками татарскими и половецкими, и еще нанял отряды бусурманов и армян, и фрягов, черкасов, ясов и буртасов. И вместе с Мамаем, в полном согласии с ним, и литовский Ягайла со всеми войсками литовскими и польскими, с ними же заодно и Олег Иванович, князь рязанский, со своими советниками, пошли на великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича. Но человеколюбивый бог захотел спасти и освободить род христианский за молитвы пречистой его матери от плена измаильского, от поганого Мамая и от его союзников - нечестивого Ягайла и многоречивого и дурного Олега Рязанского, забывшего о своей христианской вере. Ждет его в великий судный день дно адово и пасть ехидны.
А окаянный Мамай возгордился и вообразил себя царем и собрал злой совет, куда позвал темных своих поганых князей. И сказал им: "Пойдем на русского князя и на всю силу русскую, как при Батые было - христианство погубим, церкви божий спалим, прольем христианскую кровь и веру их уничтожим". Нечестивый Мамай говорил так, потому что люто гневался из-за смерти своих друзей и любимцев, князей, посеченных на реке Воже. И начал свирепо и поспешно собирать свои войска, с яростью выступил с огромным войском, желая пленить христиан. И тогда выступили все племена татарские.
И начал посылать гонцов в Литву, к поганому Ягайле и к лживому слуге дьявола, советнику дьявола, отлученному от сына божия, обезумевшему во тьме грехов и не желающему познать истинную веру Олегу Рязанскому, пособнику бусурманскому, лукавому сыну. Как сказал Христос: "Они вышли из наших рядов и против нас встали". И составил старый злодей Мамай нечестивый совет с поганой Литвой и с предателем Олегом: собраться им у реки Оки на Семен день, чтобы идти на благоверного князя. А предатель Олег вскоре новое злое замыслил: посылал к Мамаю и к Ягайле своего доверенного боярина, антихристова предтечу, Епифана Кореева, созывая их в условленный срок встать у Оки с трехглавыми зверями сыроядцами, чтобы пролить кровь.
Враг, изменник Олег! Гонишься за своей выгодой, а не знаешь, что меч божий занесен над тобой. Как сказал пророк: "Нечестивые обнажают мечи и натягивают луки, чтобы пронзить праведников, но мечи их вонзятся в их же сердца, и луки их переломятся".
Наступил август, и из Орды пришли вести к христолюбивому князю, что поднимается на христиан племя измаильское. Олег же, в глазах у бога утративший уже свой княжеский титул за то, что вступил в союз с нечестивыми, послал к князю Дмитрию лживую весть: "Мамай со всем своим царством идет в мою Рязанскую землю на меня и на тебя войной. И да будет тебе известно - и литовский князь Ягайла идет на тебя со всем войском своим". И Дмитрий князь услышал в невеселую пору, что идут на него все царства, творящие беззаконие, и говорят: "Еще наша сила велика". Пошел Дмитрий к соборной церкви матери божьей Богородицы, заплакал и сказал: "О, господи, ты - всемогущий и всесильный, крепкий в битвах, ты воистинну царь славы, сотворивший небо и землю, помилуй нас за молитвы пресвятой твоей матери, не оставь нас в унынии. Ты - бог наш, а мы - люди твои, пошли помощь твою свыше и помилуй нас и посрами врагов наших и оружие их затупи. Ты всесилен, господи, кто воспротивится тебе? Вспомни, господи, милость твою, что от века имеешь к роду христианскому. О, многоименитая дева, госпожа, царица небесных чинов, вечная госпожа всего мира и жизни человеческой кормилица, подними, госпожа, руки свои пречистые, на которых носила воплощенного бога, не оставь милостью христиан и избави нас от варваров-сыроядцев и меня помилуй!"
Поднялся с колен князь Дмитрий, вышел из церкви и послал за братом своим Владимиром и за всеми князьями русскими и великими воеводами. И сказал князь Дмитрий брату своему Владимиру и всем князьям русским и воеводам: "Пойдем против этого окаянного и безбожного, нечестивого и мрачного сыроядца Мамая за правую веру христианскую, за святые церкви и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан нынешних и будущих, возьмем с собою скипетр царя небесного, одоление на врагов, и вооружимся доблестью Авраама". И воззвал к богу и сказал: "Господи, помоги мне. Поспеши, господи, на помощь ко мне! Да постыдятся и посрамятся и узнают, что имя тебе - господь, что ты один господин всей земли".
И собравшись со всеми князьями русскими и со всем войском, немедленно выступил из Москвы против своих врагов, чтобы защитить свою вотчину, и пришел в Коломну, и собрал воинов своих сто тысяч и пятьдесят тысяч, не считая княжеской рати и отрядов местных воевод. От начала мира не собиралось такого войска русских князей и местных воевод, как при этом князе. Было же всего войска и всех ратей полтораста тысяч или двести. Тогда же издалека подоспели великие князья Ольгердовичи - поклониться великому князю и сослужить службу: князь Андрей Полоцкий с псковичами, брат его князь Дмитрий Брянский, со всеми своими воинами.
В то время Мамай встал за Доном со всем своим царством, объятый яростью, гордыней и гневом, и стоял три недели. Иные вести пришли князю Дмитрию. Гонцы сообщали, что Мамай стоит за Доном, в поле, и ждет к себе на помощь Ягайлу с литовским войском, и когда соберутся вместе, хотят одержать общую победу.
И начал Мамай посылать послов к князю Дмитрию, просить дани, какую платили при царе Джанибеке, а не по своему договору. А христолюбивый князь, чтобы избегнуть кровопролития, хотел платить ему такую дань, какую христиане смогут, и по своему договору, что заключил с Мамаем. Но Мамай не захотел, охваченный гордостью, ожидая своего нечестивого союзника литовского. А Олег, предатель наш, перебежавший к зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайле, начал ему дань платить и войско свое отправлять к нему на князя Дмитрия.
А князь Дмитрий, узнав о лжи лукавого Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды предателя, что на своего господина зло замышляет, князь Дмитрий глубоко вздохнул и сказал: "Господи, союзы неправедных разрушь, а начинающих войны погуби. Не я начал проливать христианскую кровь, но он - новый Святополк. И воздай ему, господи, семью семь раз, ибо он ходит во тьме и забыл слово твое. Наточу, как молнию, меч мой, и исполнит твой суд моя рука: отомщу врагам и ненавидящим меня отомщу, и погружу свою стрелу в их кровь, чтобы не спрашивали неверные: Где их бог? Отверни свое лицо от них, господи, и покажи им, господи, свое немилосердие в их последний час, ибо их племя развращено и не верит в тебя, господи, и опрокинь на них гнев свой, господи, на народы, не знающие тебя, господи, и не призывающие твоего святого имени. Кто так же велик, как бог наш? Ты - наш бог, творящий чудеса, один ты".
И закончив молитву, князь Дмитрий пошел к храму Пречистой Богородицы и к епископу Герасиму и сказал ему: "Благослови меня, отче, пойти против окаянного сыроядца Мамая и нечестивого Ягайлы, и отступника нашего Олега, отступившего из света во тьму". И святитель Герасим благословил князя и всех его воинов пойти против нечестивых агарян.
И пошел князь из Коломны с большим войском против безбожных татар, месяца августа в 20 день, уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь богородицу, приснодеву Марию, призывая на помощь честный крест. И прошел свою вотчину и свое великое княжение, встал у Оки возле устья Лопастни, перехватывая гонцов поганых татар. Тут подошел и Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич и все воины, что были оставлены в Москве. И начали переправляться за Оку, за неделю до Семена дня, в воскресенье. Переправившись за реку, вошли в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник по броду перешел реку со своим двором, а в Москве оставил воевод своих у великой княгини Евдокии, и у детей своих - Василия, Юрия и Ивана - Федора Андреевича.
Узнали в городе Москве и в Переславле, и в Костроме, и во Владимире и во всех городах великого князя и всех князей русских, что князь великий пошел за Оку, и была в городе Москве великая печаль и во всех городских церквях горький плач и вопли и рыдания, словно Рахиль горько плачет - оплакивали сыновей своих громкими причитаниями, не зная утешения, ибо пошли они с великим князем за всю землю Русскую на острые копья. И кто не заплачет, глядя на этих жен, слыша горькие их причитания? Каждая жена сама себе говорила: "Увы мне, несчастные наши дети! Лучше бы мы вас на свет не рожали, тогда бы нам не пришлось оплакивать вашу смерть. За что мы повинны в гибели вашей?"
А великий князь подошел к Дону за два дня до Рождества святой богородицы. И тогда подоспела грамота от преподобного игумена Сергия - от святого старца благословение. В ней же написано такое благословение, призывающее великого князя биться е татарами: "Пойди, господин, на татар, и поможет тебе бог и святая богородица". И князь сказал: "Иные колесницами, а иные конями, мы же гордимся именем господа бога нашего. Даруй мне победу, господи, над врагами, и помоги мне, оружием креста опрокинь врагов наших, ибо на тебя уповая, побеждаем, молясь прилежно пречистой твоей матери". И произнеся эти слова, начал великий князь расставлять полки и велел всем надеть праздничные одежды, как и следует воинам перед великой битвой, и воеводы вооружили свои полки. Подошли к Дону и встали тут и долго совещались. Одни говорили: "Иди, князь, за Дон", а другие возражали: "Не ходи, ибо прибавилось врагов наших - не только татары, но и литовцы, и рязанцы".
А Мамай, узнав о том, что князь подошел к Дону, и увидев своих побитых воинов, грозно смотрел по сторонам, ум его помутился, лютая ярость охватила его, будто змей, дышущий гневом, вселился в него. И приказал Мамай: "Выступайте, силы мои темные, и военачальники, и князья. Пойдем и встанем у Дона напротив князя Дмитрия, пока не подоспеет к нам союзник наш Ягайла со своим войском".
А князь услышал похвальбу Мамаеву и сказал: "Господи, ты не повелел вступать на чужую землю, и я, господи, не вступил. А они, господи, подползают, как змеи к гнезду. Окаянный Мамай, нечестивый сыроядец, на христианство покусился, кровь мою хочет пролить и всю землю осквернить и святые божие церкви разорить". И сказал: "На что похожа ярость Мамаева? Будто шипящая ехидна, приполз из далекой пустыни и хочет нас пожрать. Не отдай меня, господи, во власть сыроядца этого Мамая. Покажи мне свою силу, владыка. Где лики ангельские? Где стоящие перед тобой херувимы? Где служащие тебе шестикрылые серафимы? Перед тобой трепещет все живое, тебе поклоняются небесные силы, ты сотворил солнце и луну, и землю украсил всеми красотами. Покажи мне, господи, славу свою и ныне, господи, обрати печаль мою в радость и помилуй меня, как помиловал слугу своего Моисея, в печали душевной воззвавшего к тебе, и столпу огненному повелел идти перед ним и морские глубины превратил в сушу, как владыка всего господь страшную бурю превратил в тишь". И, произнеся эти слова, князь сказал брату своему и всем князьям и воеводам: "Настало, братья, время нашей битвы и пришел праздник царицы Марии, матери божьей, богородицы и всех небесных чинов госпожи и всей вселенной, и честного ее Рождества. Если будем живы - мы в господней воле, и если умрем за этот мир - мы в господней воле".
И приказал мостить мосты через Дон и искать броды в ту ночь, в канун Рождества пречистой матери божьей богородицы. В субботу ранним утром, месяца сентября в 8 день, в самый праздник - Госпожин день, на восходе солнца была великая тьма по всей земле: тьма стояла от восхода до третьего часа. И повелел бог тьме отступить и даровал свет. А князь выстроил свои многочисленные полки, и все его князья русские свои полки выстроили, и великие его воеводы облачились в праздничные одежды. И разверзлись подземные глубины, земля страшно задрожала, ужас объял сынов, пришедших издалека - с востока и с запада. Застонала земля у Дона и в дальних концах земли, и по ту сторону Дона прошел подземный гул, грозный и беспощадный, будто само основание земли заколебалось от множества вступивших на нее войск.
А князь переправился через Дон и вышел в чистое поле, в Мамаеву землю, к устью Непрядвы. Господь бог указывал ему дорогу, не оставлял его. О, крепкая и твердая дерзость мужества! Как он не испугался, не поддался сомнениям перед таким многочисленным воинством? Ибо встали на него три земли, три рати: первая - татарская, вторая - литовская, третья - рязанская. Но он не испугался их всех, не покорился страху, а вооружился верой к богу и укрепился силой честного креста и оградился молитвами пресвятой богородицы и помолился богу, говоря: "Помоги мне, господи боже мой, и спаси, ибо ты милостив, видишь, как увеличилось число моих врагов. Господи, за что увеличилось число поднявшихся на меня? Многие поднялись на меня, многие, борющиеся со мной, многие, преследующие меня, притесняющие меня, все народы окружили меня. И я именем господним встал против них".
И в шестом часу дня начали выходить поганые измаилтяне в поле, а поле было чисто и просторно. И тут выстроились татарские полки против христиан. И тут сошлись полки. И, увидев огромные войска, двинулись с места, и земля загудела, горы и холмы задрожали от бесчисленного числа воинов, державших в руках обоюдоострые мечи и сабли. И орлы слетались, ибо сказано: "Где мертвые тела, там и орлы". Первыми понеслись друг на друга русские и татарские сторожевые полки. И сам великий князь в первом ряду сторожевых полков напал на поганого царя Тюляка и дьявола во плоти - Мамая. А потом, некоторое время спустя, отъехал князь в большой полк. И вот двинулась великая рать Мамаева и все войско татарское, а навстречу ему великий князь Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, выстроив полки, выступил против поганых половпев со всеми своими ратями. И князь, подняв взор к небу, глубоко вздохнул и сказал слово псаломское: "Братья, бог наш - прибежище и сила".
И вот сошлись оба войска великих на долгий час, и полки заняли все поле, на десять верст вокруг, так мно го было воинов. И беспощадно рубились и была страшная битва, а земля дрожала под ногами воинов, и от начала мира не было таких битв у великих князей русских, как у этого великого князя всея Руси.
И бились они от шестого часа дня до девятого и пролили кровь, как туча проливается дождем, обоих противников - русских сынов и поганых. Бесчисленное множество мертвых тел пало с обеих сторон, и много русских было побито татарами, и много татар побито русскими, трупы громоздились один на другом, и падали тела татарские на христианские тела. Вдруг показывался где-нибудь русский, преследующий татарина, или татарин, настигающий русского воина. Все смешалось и спуталось, в каждый искал себе противника, чтобы победить его.
И сказал себе Мамай: "Волосы наши выпадают, иссякли огненные слезы из наших очей, языки паши замолкают, а у меня пересыхает в горле и сердце останавливается, ноги меня не держат, колени подгибаются и руки цепенеют".
Как нам описать вид смертного боя? Одних рассекают мечами, других поднимают на копьях. Увидев это, застонали московские воины, что впервые вышли на поле битвы, устрашились и не надеялись уже остаться в живых, и обратились в бегство, побежали, а забыли, как древние мученики говорили друг другу: "Братья, запасемся терпением: зима сурова, но рай сладок, и ужасен меч, но желанен венец". И некоторые воины агаряне обратились в бегство, слыша громкие крики и видя смертный бой.
После этого, в девятый час дня, обратил господь милостивые очи на всех князей русских и на крепких воевод и на всех христиан, вставших за христианство и не поддавшихся страху, как великие воины. И видели христиане, как в девятом часу ангелы сражались в русском войске и полк святых мучеников, воина Георгия и славного Дмитрия и великих тезоименитых князей Бориса и Глеба, а воеводой полка небесных воинов был архистратиг Михаил. Двое татарских воевод увидели небесный полк и огненные стрелы небесного воинства, выступившего против них. И безбожные татары падали, пораженные страхом божьим и оружием христианским. И возвысил бог нашего князя и даровал ему победу над иноплеменниками.
А Мамай затрепетал от страха и громко застонал и сказал: "Велик бог христианский и велика сила его. Братья измаилтяне, нечестивые агаряне, бегите нехожеными дорогами". А сам, обратившись назад, быстро побежал к Орде. И, узнав об этом, все его темники и князья обратились в бегство. А увидев, что они бегут, все другие иноплеменники, преследуемые божьим гневом и охваченные божьим страхом, от мала и до велика обратились в бегство. Увидели христиане, что татары с Мамаем побежали, и погнались за ними, и били и секли поганых без пощады. Это бог невидимым войском устрашил полки татарские, и они повернули и подставили спины свои под удары. И в той погоне христиане побили немало татар, а другие бросились в реку и утонули. И гнали их до реки Мечи, и там погибло бесчисленное множество бежавших. И полки великого князя с боем гнали содомлян до их стана и захватили много богатств и все их содомское имущество.
А в том побоище были убиты в схватке: князь Федор Романович Белозерский, сын его Иван, князь Федор Торусский и браг его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, Семен Михайлович, Микула, сын Василия Тысяцкого, Михайло Иванов, сын Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, по прозванию Валуй, Михайло Бренков, Лев Мозырев, Семен Меликов, Дмитрий Мининич, Александр Пересвет, бывший прежде брянским боярином, и много иных, чьи имена не записаны в этих книгах. Здесь же записаны лишь имена князей и воевод, и знатных и старейших бояр. А имена прочих бояр и слуг я опустил и не переписывал их, ибо их множество, ибо многие убиты в той битве.
И увидел князь великий, что доспехи его разбиты и разрублены, но на теле его нет ни одной раны, хотя он бился с татарами в первом ряду, встав во главе войска в первой схватке. Об этом многие бояре и воеводы не раз говорили ему: "Князь, господин, не становись биться впереди, но лучше сзади или с краю, или где-нибудь в другом месте". А он отвечал им: "Да как же я стану говорить: Братья мои, бросимся на врага все как один, а сам буду прятать свое лицо и скрываться в тылу? Не могу так поступить, но хочу и словом и делом быть впереди всех и у всех на виду сложить свою голову за своих братьев и за всех христиан, чтобы и другие, видев это, запасались мужеством в бою". И как сказал, так и сделал: бился с татарами, встав впереди всех. А когда справа и слева убивали его воинов, а самого его окружали татары, как реки с обоих сторон, и удары сыпались на его голову, плечи и живот, бог защитил его крепким щитом и осенил его главу оружием любви, вступился за него и крепкою рукой и высокой силой уберег его, умножил его силы, и так между многими воинами князь остался невредим. "Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня, - как сказал пророк Давид, - всевышнего избрал ты убежищем своим, не подпустит к тебе зло и тело твое убережет от ран, ибо ангелам своим заповедает о тебе - хранить тебя на всех путях твоих, и без страха будешь следить за полетом пущенной в тебя стрелы".
Все это случилось за наши грехи. Иноплеменники вооружаются на нас, дабы мы отказались от неправедной жизни, ненависти между братьями, от сребролюбия и от неправедного суда и от насилия. Но милосерден бог человеколюбец: не до последнего часа гневается на нас, не вечно наказывает.
А оттуда, из литовской страны пришел князь литовский Ягайла со всем литовским войском на помощь Мамаю, татарам поганым помочь, а христианам повредить. Но и от них бог избавил: немного опоздали они - на один дневной переход или того меньше. И только услышали Ягайла Ольгердович и все его войско, что была битва великого князя с Мамаем, и князь великий победил, а разбитый Мамай побежал, литовцы с Ягайлом без всякого промедления быстро побежали назад, хотя никто за ними не гнался. И хотя не видели они великого князя, ни войска его, ни оружия его - одного имени его испугались литовцы и задрожали. Все было не так, как в нынешнее время, когда литовцы над нами издеваются и смеются. Но мы этот рассказ оставим и возвратимся к прежнему.
Князь Дмитрий с братом своим Владимиром и с русскими князьями и воеводами и с другими боярами, и со всеми уцелевшими воинами встали на ночлег вокруг татарских костров, на татарских костях. И князь Дмитрий стер пот со лба и, отдохнув от трудов своих, произнес благодарение богу, даровавшему такую победу на поганых, спасшему раба своего от грозного оружия: "Вспомнил ты, господи, свою милость, избавил нас, господи, от этих сыроядцев, от поганого Мамая и от нечестивых измаилтян, и от безбожных агарян, оказал нам честь, как сын оказывает честь своей матери. Ты укрепил мое стремление к подвигу, как прежде благословил на подвиг слугу своего Моисея и древнего Давида, и нового Константина, и Ярослава, сродника великих князей, выступившего против окаянного и проклятого братоубийцы, безглавого зверя Святополка. И ты, богородица, милостью своей помиловала всех нас, грешных рабов твоих, и весь род христианский, просила за нас бессмертного сына своего". И многие князья русские и воеводы высокими похвалами прославили пречистую матерь божию богородицу.
И христолюбивый князь поклонился воинам своим, что крепко бились с иноплеменниками и твердо стояли и мужественно шли на подвиг, и с божьей помощью отстояли веру христианскую.
И возвратился князь с поля боя в богохранимый град Москву, в свою вотчину, с великой победой, одолев в битве и победив врагов своих. И многие воины его обрадовались, захватив богатую добычу: они пригнали за собой многочисленные стада коней и верблюдов и волов, которым нет числа, и доспехи, и одежды, и товары.
Тогда рассказали великому князю, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свое войско, а сам приказал разрушить мест через реку. А кто поехал с Донского побоища домой через его вотчину, Рязанскую землю, бояре и слуги, тех велел захватывать и грабить и нагих отпускать. А князь Дмитрий собрался послать за это на Олега свое войско. Но неожиданно приехали к нему бояре рязанские и рассказали, что князь Олег бросил свою землю, а сам бежал со своей княгиней, с детьми и с боярами. И рязанские бояре долго умоляли великого князя, чтобы на них войско не посылал, а сами били ему челом и покорились княжеской власти. А князь выслушал их и принял их челобитие, войска на них не послал, а на Рязанское княжение посадил своих наместников.
Тогда же Мамай бежал в свою землю с малым отрядом. Видя себя разбитым и бежавшим и посрамленным и поруганным, еще сильнее разгневался Мамай, впал в неистовство и в ярость, собрал оставшиеся свои войска, вновь захотел совершить набег на Русь. Только он это задумал, пришла к нему весть, что идет на него некий царь с востока, Токтамыш, из Синей Орды. Мамай же, собравший войско для набега на Русь, с этим войском выступил против него, и они встретились на Калках. И была между ними схватка, и царь Токтамыш победил Мамая и прогнал его. А Мамаевы князья, сойдя с коней своих, били челом царю Токтамышу и дали ему клятву по своей вере и признали его власть, а обесславленному Мамаю изменили.
И Мамай, увидев это, быстро бежал со своими единомышленниками. Но царь Токтамыш послал за ними в погоню своих воинов. А преследуемый Мамай бежал впереди воинов Токтамыша и оказался недалеко от города Кафы и послал послов в Кафу, где прежде обещали ему защиту, чтобы его приняли и укрыли, пока не прекратится за ним погоня. И ему разрешили укрыться в городе. И прибежал Мамай в Кафу со многими богатствами, золотом и серебром. А жители Кафы подговорились обмануть его, и тут он был ими убит. Так и пришел конец Мамаю.
А Токтамыш пошел и захватил Мамаеву Орду и цариц его и казну его, и улус весь взял, а богатство Мамаево разделил между своими воинами. И тогда отправил своих послов к князю Дмитрию и ко всем князьям русским, сообщая им о своем появлении и о том, как он захватил власть в Орде и как победил своего противника и их врага Мамая, а сам сел на царствии Волжском. А князья русские послов его отпустили в Орду с честью и с богатыми дарами, а сами той же зимой и весной послали каждый своих послов в Орду с богатыми дарами.

Перевод А.И. Плигузова, выполнен по изданию: Полное собрание русских летописей. Пг., 1915, т. 4, ч. 1, вып. 1, с. 311- 320; Л., 1925, вып. 2, с. 321-325.
Автор Пространной повести соединил три предшествующих свидетельства о Донской битве - московскую повесть 1408 года, новгородскую повесть 1421 года и фрагмент первоначальной редакции жития Сергия 1418 года. Прежде в науке господствовало мнение С.К. Шамбинаго, датировавшего Пространную повесть концом XIV века. М.А. Салмина по-иному смотрит на проблему датировки Пространной повести. Повесть упоминает князя Федора Тарусского, который был убит ордынцами под Белевом в 1437 году. Пространная повесть сохранилась в составе Новгородской IV и Софийской I летописей, а они, по мнению А.А. Шахматова, восходят к так называемому "своду 1448 года", следовательно, считает М.А. Салмина, Пространная повесть была создана в 1437-1448 годах.
Аргументы М.А. Салминой спорны. Если составитель Пространной повести работал в 1437-1448 годах, маловероятно, чтобы он поставил своего современника - князя Федора Тарусского в один ряд с Дмитрием Миничем и Дмитрием Монастыревым, жившими в 40-70-х годах XIV века и ошибочно включенными в перелень погибших на Куликовом поле. Ошибка с именами давно умерших людей вполне объяснима для книжника XV века, но он вряд ли мог ошибиться в описании судьбы князя 30-х годов XV века. Предполагаем, что Пространная повесть говорит о другом Федоре Тарусском, жившем в XIV веке или придуманном автором повести. За последние годы работы историков летописания оставляют все меньше доводов в пользу действительного существования "свода 1448 года"; как кажется, правильнее говорить о московском митрополичьем своде конца 10-х - начала 20-х годов XV века (А.А. Шахматов предполагал создание такого свода - "Полихрона Фотия 1421 года"). Вопрос требует дальнейшего исследования. Учитывая наблюдение Я.С. Лурье о том, что Софийская I летопись и Карамзинский список Новгородской IV летописи сохраняют сходство вплоть до известия под 1425 годом, условно датируем этот московский свод 1425 годом.

5 (100%) 3 votes

О СРАЖЕНИИ НА ДОНУ И О ТОМ, КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ БИЛСЯ С ОРДОЙ

Пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими, и со всеми прочими князьями ордынскими, и со всеми силами татарскими и половецкими, наняв еще к тому же войска бесермен, армен, фрягов, Черкасов, и ясов, и буртасов! Также собрался с Мамаем, единомыслен с ним и единодушен, и литовский князь Ягайло Ольгердович со всеми силами литовскими и польскими, и с ними же заодно Олег Иванович, князь рязанский. Со всеми этими сообщниками пошел Мамай на великого князя Дмитрия Ивановича и на брата его князя Владимира Андреевича. Но человеколюбивый Бог хотел спасти и освободить род христианский молитвами пречистей его Матери от порабощения измаилтянского, от поганого Мамая, и от сборища нечестивого Ягайла, и от велеречивого и ничтожного Олега Рязанского, не соблюдшего своей веры христианской. И будет ему, исчадию ада и ехидне, суд в великий Господень день!

Великий князь Дмитрий Иоанович Донской. Большая Государева Kнига 1672 года, или Корень Российских государей, также «Титулярник». (ЦГАДА РФ)

Окаянный же Мамай возгордился, возомнив себя царем, начал злой заговор плести, созывать своих поганых темников-князей и сказал им: «Пойдем на русского князя и на всю землю Русскую, как было при Батые. Христианство погубим, а церкви Божий сожжем, и кровь христианскую прольем, а законы их изничтожим». И это потому, что нечестивый люто гневался из-за своих друзей и любимцев, из-за князей, убитых на реке Воже. И начал неистово и поспешно силы свои собирать, в ярости двинувшись и в силе великой, желая пленить христиан. И тогда двинулись все племена татарские.

И начал Мамай посылать в Литву, к нечестивому Ягайлу, и к хитрому сотонщику, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия, помраченному тьмою греховной и не хотящему уразуметь - Олегу Рязанскому, помощнику бесерменскому, лживому сыну, как сказал Христос: «От нас вышли и на нас поднялись». И заключил старый злодей Мамай бесчестное соглашение с поганой Литвой и душегубцем Олегом: собраться им у Оки-реки в Семенов день на благоверного князя.

А душегубец Олег начал зло к злу прилагать: послал к Мамаю и к Ягайлу своего боярина-единомышленника, антихристова предтечю, именем Епифана Кореева, веля им прийти в указанный день, и тот же уговор подтвердил - собраться у Оки с трехголовыми зверьми-сыроядцами и кровь пролить. О, враг и изменник Олег, лихоимства являешь примеры, а не ведаешь, что меч Божий угрожает тебе, ибо пророк сказал: «Оружие обнажили грешники и натянули лук, чтоб убивать во мраке праведников. И оружие их вонзится в сердца их, и луки их сокрушатся».

И когда наступил август, пришли из Орды вести к христолюбивому князю, что поднимается на христиан измаилтянский род. Олег же, отступивший уже от Бога, так как злой сговор учинил с погаными, послал к князю Дмитрию с лживой вестью: «Мамай идет со всем своим царством в мою землю Рязанскую на меня и на тебя, а знай и то, что идет на тебя и литовский Ягайло со всеми силами своими».

Князь же Дмитрий, услышав, что настало недоброе время, что идут на него все царства, творящие беззаконие, и, промолвив: «Еще в наших руках сила», - пошел к соборной церкви матери Божьей Богородицы и, обливаясь слезами, произнес: «Господи, ты всемогущий, всесильный и твердый в бранях, поистине ты царь славы, сотворивший небо и землю, - помилуй нас молитвами Пресвятыя Матери, не оставь нас, когда отчаиваемся! Ты ведь Бог наш, и мы - люди твои, протяни руку свою свыше и помилуй нас, посрами врагов наших и оружие их притупи! Могуч ты, Господи, и кто воспротивится тебе! Вспомни, Господи, о милости своей, которую искони оказываешь роду христианскому! О, многоименитая Дева, госпожа, царица чинов небесных, вечная владычица всей вселенной и всей жизни человеческой кормительница! Вознеси, госпожа, руки свои пречистые, в которых носила Бога воплощенного! Не презри нас, христиан, избавь от сыроядцев и помилуй меня!»

И, встав с молитвы, вышел из церкви и послал за братом своим Владимиром, и за всеми князьями русскими, и за великими воеводами. И обратился к брату своему Владимиру и ко всем князьям и воеводам: «Пойдем против окаянного, и безбожного, и нечестивого, и темного сыроядца Мамая за правоверную веру христианскую, за святые церкви, и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан, живых и усопших. И возьмем с собою скипетр царя небесного - неодолимую победу, и восприимем Авраамову доблесть». И воззвав к Богу, сказал: «Господь, прислушайся к мольбе моей, Боже, на помощь мне поспеши! Пусть устыдятся враги, и посрамлены будут, и узнают, что имя твое - Господь, что ты - один всевышний во всей земле!»

И, соединившись со всеми князьями русскими и со всеми силами, вскоре выступил против них из Москвы, чтобы защитить свою отчину. И пришел в Коломну, собрал воинов своих сто тысяч и сто, помимо князей и воевод местных. От начала мира не бывало такой силы русской - князей русских, как при этом князе. А всех сил и всех ратей числом в полтораста тысяч или двести. К тому же еще подоспели в тот ратный час издалека великие князья Ольгердовичи поклониться и послужить: князь Андрей Полоцкий с псковичами и брат его - князь Дмитрий Брянский со всеми своими мужами.

В то время Мамай встал за Доном, со всем своим царством, бушуя, и кичась, и гневаясь, и стоял три недели. Пришла к князю Дмитрию еще одна весть: сказали ему, что Мамаево войско за Доном собралось и в поле стоит, поджидая на помощь Ягайла с литовцами, чтобы, когда соединятся, одержать сообща победу. И послал Мамай к князю Дмитрию дани просить не по своему договору, а как было при царе Джанибеке. Христолюбивый же князь, не желая кровопролития, хотел ему выплатить дань посильную для христиан и по своему договору, как было установлено с ним. Тот же не захотел и высокомерничал, ожидая своего нечестивого сообщника литовского.

Олег же, отступник наш, присоединившись к зловерному и поганому Мамаю и к нечестивому Ягайлу, стал дань ему платить и войско свое к нему посылать на князя Дмитрия. Князь же Дмитрий узнал о хитрости коварного Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды-предателя, неистовствующего на своего повелителя. И, тяжко вздохнув, князь Дмитрий произнес из глубины сердца своего: «Господи, заговор неправедных сокруши и развязавших войну погуби, не я начал кровь христианскую проливать, но он, Святополк новый! Воздай же ему, Господи, семьюжды семь раз, ибо во тьме ходит и забыл благодать твою! Поострю, как молнию, меч мой, и прииму суд в руки свои, воздам месть врагам и ненавидящим меня воздам, и напою стрелы мои кровью их, чтобы не говорили неверные: “Кто бог их?” Отврати, Господи, лицо свое от них и покажи им, Господи, все зло их напоследок, ибо род их развращен и нет веры у них в тебя, Господи! И излей на них гнев твой, Господи, на народы, не ведающие тебя, Господи, и имени твоего святого не призывающие! Какой бог более велик, чем Бог наш! Ты один Бог, творящий чудеса!»

И, помолившись, иде к Пречистей и к епископу Герасиму и говорит ему: «Благослови меня, отче, пойти на этого окаянного сыроядца Мамая, и нечестивого Ягайла, и изменника нашего Олега, отступившего от света в тьму». И епископ Герасим благословил князя и воинов его всех пойти на нечестивых агарян.

И вышел из Коломны в великом множестве против безбожных татар месяца августа двадцатого дня, уповая на милосердие Божие и на Пречистую его матерь Богородицу, на приснодеву Марию, призывая на помощь святой крест. И, пройдя свою отчину и великое свое княжение, встал у Оки в устье Лопасни, перехватывая вести от поганых. Сюда же приехал Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и все остальное войско, которое оставалось в Москве. И начали переправляться через Оку за неделю до Семенова дня, в день воскресный. И, переехав за реку, вступили в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник переехал реку вброд со своим двором. В Москве же оставил он воевод своих, у великой княгини Евдокии и у своих сыновей, у Василия, у Юрия и у Ивана - Федора Андреевича.

И когда услышали в городе Москве, и в Переяславле, и в Костроме, и во Владимире, и во всех городах великого князя и всех князей русских, что пошел князь великий за Оку, то настала в Москве и во всех его пределах печаль великая, и поднялся плач горький, и разнеслись звуки рыданий. И слышно было рыдание безысходное, - словно Рахиль, которая, оплакивая детей своих с великими слезами и с воздыханием, не могла утешиться, - ибо пошли с великим князем на острые копья за всю землю Русскую! Да и кто не заплачет, видя, как рыдают и горько плачут жены эти, каждая ведь из них причитала: «Горе мне! Бедные наши чада, лучше для нас было бы, если бы вы не родились, тогда бы эту злострастную и горькую печаль о вашем убиении не испытали бы! Отчего же повинны мы в гибели вашей!»

Князь же великий подошел к реке Дону за два дня до Рожества святыя Богородицы. И тогда пришла грамота с благословением от преподобного , от святого старца; в ней же писано благословение его - чтоб бился с татарами: «Чтобы ты, господин, так и пошел, а поможет тебе Бог и святая Богородица». Князь же сказал: «Эти на колесницах, а эти на конях. Мы же во имя Господа Бога нашего призовем: “Победу даруй мне, Господи, над супостатами, и помоги нам оружием крестным, низложи врагов наших; на тебя уповая, побеждаем, молясь прилежно Пречистей твоей Матери”». И, сказав так, начал полки строить, и облек их в одежды местные. Подобно великим ратникам и воеводы вооружили свои полки, и пришли к Дону, и стали тут, и долго совещались. Одни говорили: «Пойди, князь, за Дон». А другие возражали: «Не ходи, так как слишком умножились враги наши, не только татары, но и литовцы, и рязанцы».

Мамай же, услышав о приходе князя к Дону и убитых своих воинов увидев, рассвирепел, и помутился ум его, и распалился он лютой яростью, и раздулся, словно аспид некий, гневом дышащий, и сказал: «Подвигнемся, силы мои темные, и властители, и князья! Пойдем, встанем у Дона против князя Дмитрия, пока не прибудет к нам союзник наш Ягайло со своими силами».

Князь же, слышав похвальбу Мамая, сказал: «Господи, не велел ты в чужой предел вступать, я же, Господи, не вступил. Этот же, Господи, окаянный Мамай, пришедший, как змей к гнезду, нечистый сыроядец, на христианство дерзнул, и кровь мою хочет пролить, и всю землю осквернить, и святые церкви Божий разорить». И сказал: «Что есть великая ярость Мамаева? Словно некая ехидна, прыская, явилась из некой пустыни и пожрать нас хочет! Не предай же меня, Господи, сыроядцу этому Мамаю, покажи мне величие своего божества, Владыка! Где же сонм агельский, где херувимское предстояние, где серафимов шестокрылых служение? Перед тобой трепещет вся тварь, тебе поклоняются небесные силы! Ты солнце и луну сотворил и землю украсил всеми красотами! Яви, Боже, величие свое и ныне; Господи, перемени печаль мою на радость! Помилуй меня, как помиловал слугу своего Моисея, в горести душевной возопившего к тебе, и огненному столпу повелел ты идти перед ним, и морские глубины в сушу превратил, как владыка и Господь, ты страшное возмущение на тишину обратил».

И, все это сказав, обратился к брату своему и ко всем князьям и воеводам великим: «Пришло, братья, время брани нашей и настал праздник царицы Марии, матери Божьей Богородицы и всех небесных чинов, госпожи всей вселенной, и святого ее Рожества. Если останемся живы - для Господа, если умрем за мир сей - для Господа!» И приказал мосты мостить на Дону и броды разыскивать в ту ночь, в канун праздника Пречистей Божьей Матери.

Наутро же в субботу рано, месяца сентября в восьмой день, в самый праздник Богородицы, во время восхода солнца, была тьма великая по всей земле, и туманно было то утро до третьего часа. И велел Господь тьме отступить, а свету пришествие даровал. Князь великий собрал полки свои великие, и все его князья русские свои полки приготовили, и великие его воеводы облачились в одежды местные. И врата смертные растворились, страх великий и ужас охватил собранных издалека, с востока и запада, людей. Пошли за Дон, в дальние края земли, и скоро перешли Дон в гневе и ярости, и так стремительно, что основание земное содрогнулось от великой силы. Князя, пришедшего за Дон в поле чисто, в Мамаеву землю, на устье Непрядвы, вел один Господь Бог, и не отвернулся Бог от него. О, крепкое и твердое дерзновение мужества! О, как не устрашился, не смутился духом, увидя такое множество воинов! Ведь на него поднялись три земли, три рати: первая - татарская, вторая - литовская, третья - рязанская. Однако же он всех их не убоялся, не устрашился, но, верою в Бога вооружившись, силою святого креста укрепившись и молитвами святыя Богородицы оградившись, Богу помолился, говоря: «Помоги мне, Господи Боже мой, спаси меня милостью своею, видишь, как умножилось число врагов моих. Господи, за что умножились досаждающие мне? Многие поднялись на меня, многие борются со мной, многие преследуют меня, мучают меня, все народы обступили меня, но именем Господним я противился им».

И в шестой час дня появились поганые измаилтяне в поле, - а было поле открытое и обширное. И тут выстроились татарские полки против христиан, и встретились полки. И, увидев друг друга, двинулись великие силы, и земля гудела, горы и холмы сотрясались от бесчисленного множества воинов. И обнажили оружие - обоюдоострое в руках их. И орлы слетались, как и писано, - «где будут трупы, там соберутся и орлы». В урочный час сперва начали съезжаться сторожевые полки русские с татарскими. Сам же князь великий напал первым в сторожевых полках на поганого царя Теляка, называемого воплощенным дьяволом Мамая. Однако вскоре после того отъехал князь в великий полк. И вот двинулась великая рать Мамаева, все силы татарские. А с нашей стороны - князь великий Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, изготовив полки, пошел против поганых половцев со всею ратью своею. И, воззрев на небо с мольбою и преисполнившись скорби, сказал словами псалма: «Братья, Бог нам прибежище и сила». И тотчас сошлись на многие часы обе силы великие, и покрыли полки поле верст на десять - такое было множество воинов. И была сеча лютая и великая, и битва жестокая, и грохот страшный; от сотворения мира не было такой битвы у русских великих князей, как при этом великом князе всея Руси. Когда бились они, от шестого часа до девятого, словно дождь из тучи, лилась кровь и русских сынов, и поганых, и бесчисленное множество пало мертвыми с обеих сторон. И много руси было побито татарами, и татар - русью. И падал труп на труп, падало тело татарское на тело христианское; то там, то здесь можно было видеть, как русин за татарином гнался, а татарин преследовал русина. Сошлись вместе и перемешались, ибо каждый хотел своего противника победить. И сказал сам себе Мамай: «Волосы наши повыдраны, очи наши не успевают горячих слез источить, языки наши коснеют, и моя гортань пересыхает, и сердце останавливается, чресла меня не держат, колени слабеют, а руки мои цепенеют».

Что нам сказать или о чем говорить, видя злострастную смерть! Одни мечами перерублены, другие сулицами проколоты, иные же на копья подняты! И отчаяние охватило тех москвичей, которые не бывали на ратях. Видя все это, испугались они; и, простившись с жизнью, обратились в бегство и побежали, а не вспомнили, как говорили мученики друг другу: «Братья, потерпим немного, зима люта, но рай сладок; и страшен меч, но славен венец». А некоторые сыны агарянские обратились в бегство от кликов громких, видя жестокую смерть.

И после этого в девять часов дня воззрел Господь милостивыми очами на всех князей русских и на мужественных воевод, и на всех христиан, дерзнувших встать за христианство и не устрашившихся, как и подобает славным воинам. Видели благочестивые в девятом часу, как ангелы, сражаясь, помогали христианам, и святых мучеников полк, и воина Георгия, и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых - Бориса и Глеба. Среди них был и воевода совершенного полка небесных воинов - архистратиг Михаил. Двое воевод видели полки поганых, и трисолнечный полк, и огненные стрелы, летящие на них; безбожные же татары падали, объятые страхом Божьим, и от оружия христианского. И воздвиг Бог десницу нашего князя на одоление иноплеменников. А Мамай, в страхе затрепетав и громко восстенав, воскликнул: «Велик Бог христианский и велика сила его! Братья измаилтяне, беззаконные агаряне, бегите не дорогами готов!» И сам, повернув назад, быстро побежал к себе в Орду. И, услышав об этом, темные его князья и властители тоже побежали. Видя это, и прочие иноплеменики, гонимые гневом Божьим и одержимые страхом, от мала до велика обратились в бегство. Христиане же, увидев, что татары с Мамаем побежали, погнались за ними, избивая и рубя поганых без милости, ибо Бог невидимою силою устрашил полки татарские, и, побежденные, обратились они в бегство. И в погоне этой одни татары пали под оружием христиан, а другие в реке утонули. И гнали их до реки до Мечи, и там бесчисленное множество бегущих побили. Князья же гнали полки содомлян, избивая, до стана их, и захватили большое богатство, и все имущество их, и все стада содомские.

Тогда же на том побоище были убиты в схватке: князь Федор Романович Белозерский и сын его Иван, князь Федор Тарусский, брат его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, Семен Михайлович, Микула Васильев, сын тысяцкого, Михаиле Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, именуемый Волуй, Михаиле Бренков, Лев Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининич, Александр Пересвет, бывший прежде боярином брянским, и иные многие, имена которых не записаны в книгах сих. Здесь же названы только князья и воеводы, и знатных и старейших бояр имена, а прочих бояр и слуг опустил я имена и не написал из-за множества имен, так как число их слишком велико для меня, ибо многие в той битве убиты были.

У самого же великого князя все доспехи были помяты, пробиты, но на теле его не было ран, а сражался он с татарами лицом к лицу, находясь впереди всех в первой схватке. Многие князья и воеводы не раз говорили ему: «Князь господин, не стремись впереди сражаться, но позади будь или на крыле, или где-либо в стороннем месте». Он же отвечал им: «Да как же я скажу: “Братья мои, подвигнемся все вместе до единого”, а сам свое лицо скрою и стану прятаться позади? Не могу так поступить, но хочу как словом, так и делом первым быть и на виду у всех главу свою сложить за свою братию и за всех христиан. Пусть и другие, это видя, будут отчаянны в своей дерзости». И как сказал, так и сделал, сражаясь тогда с татарами впереди всех. И сколько раз справа и слева от него его воинов избивали, а самого обступали, подобно воде, со всех сторон! И много ударов нанесли ему по голове, и по плечам его, и по утробе его, но Бог защитил его в день брани щитом истины и оружием благоволения осенил главу его, десницею своей защитил его и рукою крепкою и мышцею высокою спас его Бог, давший крепость ему. И так, оказавшись среди многих врагов, он остался невредимым. «Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня», - как сказал пророк Давыд. - «Вышнего сделал прибежищем твоим, и не придет к тебе зло, и раны не будет на теле твоем, ибо заповедует своим ангелам хранить тебя на всем пути твоем, и не устрашишься стрелы, летящей во дне».

Это из-за наших грехов приходят войной на нас иноплеменники, чтобы мы отступились от своих прегрешений: от братоненавистничества, и от сребролюбия, и от неправедного суда, и от насилия. Но милосерден Бог-человеколюбец, не до конца гневается на нас, не вечно памятует зло.

А отсюда, от страны Литовской, Ягайло, князь литовский, пришел со всеми силами литовскими Мамаю в подмогу, татарам поганым на помощь, а христианам на горе. Но и от тех Бог избавил, ибо не поспели немного к сроку, на один день или меньше. Но едва услышал Ягайло Ольгердович и все воины его, что у князя великого с Мамаем бой был и князь великий одолел, а Мамай побежал, - и тогда без всякого промедления литовцы с Ягайлом поспешно повернули назад, не будучи никем гонимы. Не видели они тогда ни князя великого, ни рати его, ни оружия его, одного имени его литовцы боялись и трепетали; а не то что в нынешнее время - литовцы над нами издеваются и надругательства творят. Но мы этот разговор отложим и к прежнему рассказу возвратимся.

Князь же Дмитрий с братом своим Владимиром, и с князьями русскими, и с воеводами, и с прочими боярами, и со всеми оставшимися воинами, став в ту ночь на обедищах поганых, на костях татарских, утер пот свой и, отдохнув от трудов своих, великое благодарение вознес Богу, даровавшему такую победу над погаными, избавляющему раба своего от оружия лютого: «Вспомнил ты, Господи, о милости своей, избавил нас, Господи, от сыроядцев этих, от поганого Мамая и от нечестивых измаилтян, и от беззаконных агарян, воздавая честь, как сын, своей матери. Придал нам стремление страстное, как придал слуге своему Моисею, и древнему Давиду, и новому Константину, и Ярославу, сроднику великих князей, на окаянного и на проклятого братоубийцу, безглавого зверя Святополка. И ты, Богородица, помиловала милостью своею нас, грешных рабов своих, и весь род христианский, умолила вечного Сына своего». И многие князья русские и воеводы достохвальными похвалами прославили пречистую матерь Божию Богородицу. И еще христолюбивый князь похвалил дружину свою, которая крепко билась с иноплеменниками, и стойко оборонялась, и доблестно мужествовала, и дерзнула по воле Божьей встать за веру христианскую.

И возвратился князь великий оттуда в богохранимый град Москву, в свою отчину с победой великой, одолев противников, победив врагов своих. И многие воины его возрадовались, захватив добычу большую: пригнали с собой стада коней, и верблюдов, и волов, которым нет числа, и доспехи захватили, и одежды, и все добро их.

Поведали князю великому, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свои силы, а сам на реках мосты разломал. А кто с Донского побоища поехал восвояси через его отчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, то тех приказал он хватать и грабить и обобранными отпускать. Князь же Дмитрий за это хотел на Олега послать рать. И вот неожиданно приехали к нему бояре рязанские и поведали, что князь Олег оставил свою землю и сам побежал и с княгиней, и с детьми, и с боярами. И упрашивали великого князя о том, чтобы на них рати не посылал, и сами били ему челом, и соглашались быть у него в подчинении. Князь же внял им и принял их челобитье, рати на них не послал, а на Рязанском княжении посадил своих наместников.

Тогда же Мамай с немногими убежал и пришел в свою землю с небольшой дружиной. И, видя, что он разбит, и обращен в бегство, и посрамлен, и поруган, снова распалился гневом и собрал оставшиеся свои силы, чтобы опять напасть на Русь. Когда он так порешил, пришла к нему весть, что идет на него с востока некий царь Тохтамыш из Синей Орды. Мамай же, подготовивший войско против нас, с тем войском готовым и пошел на него. И встретились на Калках, и была у них битва. И царь Тохтамыш одолел Мамая и прогнал его. Мамаевы же князья, сойдя с коней своих, били челом царю Тохтамышу, и принесли присягу ему по своей вере, и стали на его сторону, а Мамая оставили посрамленным; Мамай же, увидев это, поспешно бежал со своими единомышленниками. Царь же Тохтамыш послал за ним в погоню воинов своих. А Мамай, гонимый ими и спасаясь от Тохтамышевых преследователей, прибежал в окрестности города Кафы. И вступил он в переговоры с кафинцами, уговариваясь с ними о своей безопасности, чтобы приняли его под защиту, пока он не избавится от всех преследователей своих. И разрешили ему. И пришел Мамай в Кафу со множеством имения, золота и серебра. Кафинцы же, посовещавшись, решили обмануть Мамая, и тут он был ими убит. И так настал конец Мамаю.

А сам царь Тохтамыш пошел и завладел Ордой Мамаевой, и захватил жен его, и казну его, и улус весь, и богатство Мамаево раздал дружине своей. И оттуда послов своих отправил к князю Дмитрию и ко всем князьям русским, извещая о своем приходе и о том, как воцарился он и как противника своего и их врага Мамая победил, а сам сел на царстве Волжском. Князья же русские посла его отпустили с честью и с дарами, а сами той зимой и той весной отпустили с ними в Орду к царю каждый своих киличиев с большими дарами.

Краткая летописная повесть

Вернемся к Куликовской битве. Поскольку читатель не обязан верить мне на слово, постараюсь все тексты приводить целиком, чтобы они могли быть проверены.

Итак, Краткая летописная повесть о Куликовской битве.

«Того же лета безбожныи злочестивыи Ордынскыи князь Мамаи поганыи, собравъ рати многы и всю землю Половечьскую и Татарьскую и рати понаимовавъ, Фрязы и Черкасы и Ясы, и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитрiа Ивановича и на всю землю Русскую. И бысть месяца августа, прiидоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрiю Ивановичю, аже въздвизаеться рать Татарьскаа на христiаны, поганыи родъ Измалтескыи, и Мамаи нечестивыи люте гневашеся на великаго князя Дмитрiа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побiени бысть на реце на Воже, подвижася силою многою, хотя пленити землю Русскую. Се же слышавъ князь великiи Дмитреи Ивановичь, собравъ воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христiаньскую и за всю Русьскую землю. И переехавъ Оку, прiиде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле, стояща и ждуща къ собе Ягаила на помощь, рати Литовские. Князь же великiи поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася поганiи Половци, Татарьстiи плъци, 6е бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои, и устремишася на бои, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчислено отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому. Дмитрiю Ивановичю, а Мамаевы плъци поганиiи побегоша, а наши после, бiющи, секуще поганыхъ безъ милости. Богь бо невидимою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружiемъ падоша, а друзiи въ реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи и тамо множество ихъ избиша, а друзiи погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божiимъ и страхомъ одръжими суще, и убежа Мамаи въ мале дружине въ свою землю Татарьскую. Се бысть побоище месяца сентября въ 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту оубiени быша на суиме князь Феодоръ Романовичъ Белозерскыи, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михаиловичь, Микула Василiевичь, Михаиле Ивановичь Окинфовичь, Андреи Серкизовъ, Тимофеи Волуи, Михаило Бренковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инiи мнози. Князь же великiи Дмитреи Ивановичь съ прочими князи Русскими и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки Русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко бишася съ иноплеменникы и твердо зань брашася, и мужьскы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христiаньскую, и возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обрътающе користь многу, погна бо съ собою многа стада конiи, вельблюды и волы, имже несть числа, и доспехъ, и порты, и товаръ» {54} .

Что мы можем извлечь из этого? Причину похода Мамая - месть за поражение на Воже («люте гневашеся на великаго князя Дмитрiа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побiени бысть на реце на Воже» ). Никакого разговора, что Мамай хотел захватить всю Русь, не ведется. Это появится позже. Состав ордынских сил: «земля половецкая и татарская», наемные фряги, черкасы и ясы. Весть о походе Мамая Дмитрий получает в августе. Собирает много воинов, но об общерусском ополчении тут и речи нет. Уже перейдя Оку, великий князь получает сведения, что Мамай - на Дону, ждет Ягайло. Тогда Дмитрий сам идет за Дон, на большое и чистое поле. Где это поле расположено, сначала не говорится. Но потом, как будто спохватившись, летописец добавляет, что было оно в устье Непрядвы. Для того чтобы вписать это известие, сообщение о том, что было «поле чисто», приходится повторять дважды подряд. Здесь начинается сражение, которое длится весь день. В конце концов русские побеждают и гонят противника до Мечи, где часть татар тонет. Опять-таки сообщение о гибели части врагов в реке повторяется. Правда, можно так понять, что сперва одну часть татар сбросили в Непрядву, а потом другую - в Мечу. Битва была в день Рождества Богородицы, 8 сентября, в субботу, до обеда (непонятно, правда, при чем тут тогда более ранняя ссылка, что битва шла весь день). У русских погибли два белозерских князя и многие московские воеводы и знатные воины. Среди них упомянут Александр Пересвет, но ничего не сказано про его монашество и роль в битве. Князь вернулся в Москву с большой добычей, а Мамай убежал с небольшой дружиной в свою землю.

Мамаево побоище. Средневековая миниатюра

Вот и все. Подробностей сражения нет. Упоминание об участии в нем каких-нибудь русских земель, кроме московских, да еще белозерских князей, отсутствует. А белозерцы в то время давно уже ходят в московских подручниках. То есть формально, конечно, они остаются независимыми, да только все их денежные потоки, как сказали бы сейчас, да и «внешнюю политику», контролирует Москва. Кстати, вскоре после Куликовской битвы Москва вообще ликвидирует независимость Белозерска, поскольку его князья падут в сражении.

Поединок Пересвета с Челубеем. Художник М. И. Авилов

Между прочим, список павших в Краткой повести вполне соответствует перечню убитых в Куликовской битве, сохранившемуся в составе Пергаменного Синодика XIV–XV вв. {55} Читатель может ознакомиться с ним в составе более позднего Синодика, изданного в 1790 г. {56} Вот что там написано: «Князю Феодору Белозерскому и сыну его Ивану, Констянтину Ивановичу, убиеннымъ отъ безбожнаго Мамая, вечная память. И въ той же брани избiеннымъ Симеону Михайловичу, Никуле Васильевичу, Тимофею Васильевичу Валуеву), Андрею Ивановичу Серкизову, Михаилу Ивановичу и другому Михаилу Ивановичу, Льву Ивановичу, Семену Мелику и всей дружине ихъ по благочестiю скончавшимся за святые церкви и за православную веру, вечная память» {57} .

Как видим, из лиц, приведенных в Краткой повести, в Синодике нет только Александра Пересвета. Ни про какое (даже духовное) участие в организации победы духовенства тоже не упомянуто. Нет ни Сергия Радонежского, ни митрополита Киприана, ни даже коломенского епископа, благословлявшего будто бы уходящие рати. О роли рязанского князя Олега Ивановича, одного из главных по тем временам соперников Москвы, упомянуто отдельно, в конце рассказа. Сказано, что он «послалъ Мамаю на помощъ свою силу, а самъ на рекахъ мосты переметалъ» {58} . За что Дмитрий хотел отправить на него войска, но приехавшие из Рязани бояре сообщили, что Олег бежал. Дмитрий ограничился посылкой в Рязань наместника.

Мамай же, как сообщается дальше, собрал всю оставшуюся силу и хотел «ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича» {59} . Отметим: изгоном, то есть в набег. Отсюда можно сделать вывод, что сил на серьезную войну у него уже не хватало. Но тут пришел «некый царь со востока, именемъ Токтамышь изъ Синее Орды» {60} . Обратите внимание: Тохтамыш - царь, а Мамай - только князь. Летописец четко разбирается в ордынском табеле о рангах. Ведь Тохтамыш был Чингизидом, то есть законным ханом, а Мамай - только безродным темником, владельцем одного улуса Орды. И сколь бы силен на определенном этапе он ни был, на звание царя (хана) он претендовать не мог. Только князь (эмир).

Приведем кроме Краткой редакции еще два варианта сообщений о Куликовской битве, вполне самостоятельных. Первый содержится в Новгородской первой летописи. Источнике, как известно, достаточно самобытном, периодически излагающем историю не так, как принято в остальном летописании.

«В лето 6888… В то же лето, месяца августа, приидоша вести от Орды к великому князю Дмитрию и брату его князю Володимеру, якоже въздвизается на крестияны измаилетескыи род поганыи. Некоему убо у них худу цесарюющу, а все деющю у них князю Мамаю, и люте гневающюся ему на великого князя и на всю Рускую землю. Се же слышавъ князь великыи Дмитрии Иванович, яко грядеть на нь сила велика татарьская, и собравъ многы вои, и поиде противу безбожных Татаръ, а уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь божию богородицю, на приснодевицю Марью, призывая на помощь честныи крестъ; и въниде бо в землю их за Донъ, и бе ту поле чисто на усть рекы Непрядвы, и ту исъполцишася - погании Измаилятяне противу крестиянъ. Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьскои, устрашишася и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася, не помянувше реченаго пророкомъ, како единъ пожнеть1000, а два двигнета тму, аще не богъ предасть ихь. Князь же великыи Дмитрии, с братомъ своимъ с Володимеромъ, изрядивъ полкы противу поганых Половець и възревъ на небо умилныма очима, въздохнувъ из глубины сердца, рекоста слово псаломъское: „братие, богъ намъ прибежище и сила“. И абие съступишася полкы обои; и бысть брань на долгъ час зело, и устрашить богъ невидемою силою сыны Агаряны, и обратиша плещи на язвы, и погнани быша от крестиянъ и ови же от оружиа падоша, а инии в реце истопошася, бещисленое их множество. А на съступи убиенъ бысть тогда князь Федоръ Белозерьскыи и сынъ его князь Иванъ; а иныи князи и воеводы погнашяся по иноплеменницех; от страха божиа и от оружиа кристияньскаго падаху безбожнии Татарове, и възнесеть богъ десницю князя великаго Дмитриа Ивановича и брата его князя Володимера Андреевича на победу иноплеменникъ. Се же бысть грех ради наших: въоружаются на них иноплеменьници, да быхом ся отступиле своих неправдъ, от братоненавидениа и от сребролюбиа и в неправды судящих и от насилья; нь милосердъ бо есть богъ человеколюбець, не до конца прогневается на ны, ни в векы враждуеть. Сиа же сдеяся победа князю великому месяца септября въ 8, на Рожество святеи богородици, в суботу. Князь же великыи Дмитрии съ братомъ своимъ съ княземъ Володимеромъ, ставъ на костех татарьскых, н многыя князи рускыя и воеводы прехвалными похвалами прославиша пречистую матерь божию богородицю, крепько брашася съ иноплеменници за святыя божиа церкви, за правоверную веру, за всю Рускую землю; а самъ приихалъ богомь храним въ столныи и великыи град Москву, въ отчину свою, съ своимъ братомъ Володимеромъ» {61} .

Дмитрий Донской на Куликовом поле. Художник О. А. Кипренский

Мы видим, что тексты новгородского и тверского (раннего московского?) летописцев очень близки. Однако новгородец добавляет кое-что от себя. К примеру, о том, что некоторые московские новобранцы испугались и побежали с поля боя («Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьскои, устрашишася и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася»). Указывает он и то, что Мамай не был «царем» («некоему убо у них худу цесарюющу, а все деющю у них князю Мамаю»). Зато у него ничего нет про союзников Мамая. Вообще-то вполне можно предположитть, что оба текста имели один и тот же первоисточник, который потом каждый летописец немного редактировал. При этом новгородец мог написать что-то неприятное про Москву, а вот автор текста, использованного в Рогожском летописце, - уже нет. Ну да Троицкая летопись и считается историками примером раннего московского летописания. Скажем так: когда великие князья московские еще не могли себе позволить очень-то уж произвольно перекраивать историю.

Наконец, самым маленьким по объему является упоминание битвы в Псковских летописях. Так, в Псковской первой летописи сказано: «В лето 6886. Бысть похваленъ поганых Тотаръ на землю Роускую: бысть побоище велико, бишася на Рождество святыя богородица, въ день въ соуботныи до вечера, омерькше биючися; и пособе богъ великомоу князю Дмитрею, биша и на 30 верстъ гонячися. Того же лета во озере Чюдскомъ истопли четыри лодии» {62} . Вот и все, что мог сказать о сражении псковский летописец середины XVI в. Нет, может, он и пользовался более ранними документами, когда писал свой вариант (по крайней мере, А. Н. Насонов, готовивший второе издание, считал датой написания ранних списков середину - конец XV в.). Но как бы то ни было, даже после присоединения Пскова к Москве в 1510 г., похоже, в этом городе о великом значении Куликовской битвы еще не знали. И приравнивали ее к гибели четырех лодей на Чудском озере. Правда, в Псковской второй и третей летописях говорится не о 4-х, а о 24 лодьях. Если так, то конечено! Зато, кстати, о битве там говорится и того меньше. В Псковской второй так и вообще написали просто: «Князь велики Дмитрии и вси князи рускыя бишася с Тотары за Доном» {63} .

Кстати, заметили, под каким годом стоит запись о битве? Под 6886-м. А это же год битвы на Воже. Той самой, заголовок для которой автор Рогожского летописца почему-то вписал перед статьей о битве на Дону. Случайно? Или пскович вообще эти два сражения не различал? А может, и не только пскович? Может, и в Твери знали только одно сражение, на Воже? А потому писец, вставляя заголовки статей, и ошибся? Вопросы, вопросы…